Чем богат....

[стрелец]

Между небом и...небом.
Камушек, примерно, 2х2,5 метра. (ширина миниатюры 400?)

[стрелец]

Кораблик не фото, а картина.

Спасибо! Не шедевр, конечно, но меня тоже чем-то цепляет.

[стрелец]

Берег.(3)

Ночи еще сумеречные, но с каждым днём становятся все светлее. Первое время режим бодрствования и сна ещё как-то соответствует чередованию день-ночь, но постепенно, вместе с набирающим силу полярным днём становится более вольным. Когда проснулся, тогда и день, как захотел спать, тогда и ночь.

В небесах, радуясь весне и восторженно гогоча на всю округу, время от времени, пролетают одиночные гуменники. Иногда налетают совсем низко и тогда, если камера под рукой, можно успеть сфотографировать достаточно крупно.

На соседнее озерко на ручье традиционно прилетает пара гагар. На морском побережье чайки, бакланы и гаги.

В первые дни рядом со стоянкой на развале покрытых накипным лишайником камней замечаю горностая, чуть ниже гуляющую по своим делам лису.
В километре от меня у побережья обитает заяц. В одну из ночей, прогуливаясь, застаю его на камнях рядом с берегом, позже только следы на медленно тающих снежниках, тех, что по кустам на склонах.
На заливе, неподалёку от берега застаю охотящегося на пиногоров тюленя, но это не мой знакомый, а другой, более крупный, лоснящийся от подкожного жира толстяк. Возможно, он оттеснил Фёдора с привычных тому мест удачной охоты по границе широкой полосы трёхметровых подводных джунглей. Будем ли мы с ним дружить, пока не ясно. Условно, даю ему кличку «Толстый».
На еду, рыбачу, в основном с берега, в заливе, защищённом от наката полуостровом. Если так рыбалка не ладится, если позволяет волна и ветер, спускаю лодку и ловлю с ближних глубин на пунду самой простой снастью, с миллиметровой леской на мотовиле из досочки тарного ящика.

Разумеется, без фанатизма, прежде чем отдалиться от берега, тщательно прикинув границу, за которой обычная здесь «неожиданная» перемена внешних условий может не позволить мне быстро вернуться на берег. С глубины изредка попадается некрупная треска, чаще пикша и сайда, и, время от времени, ярко раскрашенные скорпеновые монстры. В ухе они хороши, но обращаться с ними надо очень осторожно, чтобы не наколоться на шипы-колючки.

По пути к месту лова в отвес, гребя вдоль берега, забрасываю за корму блесну, недалеко, метров на пятнадцать. Обычно удается выловить ещё несколько сайд.
В месте, где легкий «стеклянный» спиннинг в очередной раз после поклёвки, сгибается в дугу, есть смысл задержаться. Если повезёт и попадёшь на косяк, можно хорошо оторваться.

Главное вовремя остановиться, чтобы не наловить больше чем сможешь в ближайшее время съесть или переработать, например, засолив.
Когда почти всегда, за исключением совсем уж штормовых дней, можешь наловить свежей рыбы на еду, в каких-то крупных заготовках, которые потом ещё надо будет как-то хранить, нет необходимости.

Крабов ловить даже не пробую. Не потому, что меня не устраивают их вкусовые качества, а просто, чтобы жить здесь спокойно, не оглядываясь, и не боясь, что кто может это зафиксировать.
На выходе из залива в губу, там, где ловил пикшу, к своей радости обнаруживаю всплывшего поздороваться Фёдора. Приветствую его и спрашиваю как жизнь. Посмотрев на меня пару минут и убедившись, что это опять я, тюлень вновь отправляется по своим делам.
Изредка, когда рыбалка совсем плоха, пользуюсь им, приметив, где он чаще всего появляется на поверхности, и пытаюсь ловить в том месте. И тогда, как мне кажется, выныривая неподалёку, он смотрит на меня с укоризной.

[Бонч]

сейчас сделал миниатюру 400. так что все должно быть хорошо.

Привет! Спасибо!
А 400 не мелковато?[/quote]
при нажатии открывается в максимальном выложенном размере

[Бонч]

(ширина миниатюры 400?)

для компьютера может и маловато, но очень много заходят на форум с телефонов и планшетов, а там такой размер самое то..

[стрелец]

DSC_0528.JPG (173.88 КБ) Просмотров: 3048

IMG_1521 (900x675).jpg (189.25 КБ) Просмотров: 3048

[стрелец]

С 13 мая по 2 июня стоял лагерем на Берегу. Всё на месте. В эту весну у "моего" берега было сравнительно много тюленей и китов, на месте и чистики, гаги, гагры и гуси. Куропатки так вообще уже принимают за своего ленясь сдвинуться с места когда проходил мимо. Из нового: обитавшая где-то рядом росомаха. Не безобразила, саму не видел, только следы на снежнике. Мишки подтянулись только к концу мая,долго наблюдал за ними так и в бинокль. Один - старый знакомый, про которого писал здесь: viewtopic.php?f=81&t=10332 , поминутно оглядывался нет ли поблизости злого дядьки. Почти не вырос, но вполне в теле. Другой соломенного цвета,повзрослее, резко свалил, как только вышел под ветер и учуял запах человека.
Рыбка ловилась не очень, но на еду хватало. В общем, всё нормально. Позже выложу ещё историй из береговой жизни.

[стрелец]

Давно хотел снять этих птиц в полёте более менее качественно. А это было не просто. В залив губы они прилетали рыбачить, скорее всего, от Типунковых островов, где были отмечены в количестве. Полёт, почти как у зимородков, стремительный и низко над водой.
Снимать приходилось с воды, с лодки, качаясь на волнах. На ней же можно было приблизиться и к полке недоступной для хищников, на которую они любили присаживаться передохнуть.
Мне, как мне кажется, доверяли, подпуская порой совсем близко.
Нравятся мне эти морские странники, только летом появляющиеся у побережья.
Чистики..)

[стрелец]

Поморник. Заход на посадку.
Пара этих хищников обосновалась в соседнем распадке. Причём, не на берегу моря, не на склоне, а практически в горной тундре у ручья с кустарниковой порослью березы.
Уже второй год встречаю их там. При моём появлении, сначала нервничают, имитируют атаку, а затем, когда присаживаюсь передохнуть, вроде как успокаиваются, садятся на камни неподалёку и мы рассматриваем друг друга, общаемся...

[стрелец]

НА ОЛЬХОНЕ.(1)

Мне больше нравятся места дикие. Оказавшись проездом в Иркутске, интереса к посещению мест из информативно-раскрученного « байкальского туристического набора» не было, но сложилось так, что и я попал на остров Ольхон.
С перевала мимо снующих сусликов, стрекочущих кузнечиков и демонстративно жужжащей в полете саранчи спускаюсь к поселку МРС и паромной переправе. Паром называется «Дорожник», и он - бесплатный. На вопрос – почему, отвечают, что переправа - это продолжение дороги. А разве где-то в других местах паромы не связывают дорогу?
Недолгий путь и выхожу на берег бурятской святыни. На пристани подобие автобусной остановки, неказистая летняя кафешка и дорога, почти на километр забитая машинами на выезд. Вдоль дороги столбы с электрическими проводами, идущими вглубь острова. За денежку малую вписываюсь в маршрутку до Хужира. Почти до самого поселка остров голый. Степь да камень. Не доезжая Хужира, справа уже виднеется сосняк. Похоже, именно это когда-то и определило его местоположение. Отклонив предложение за плату довезти меня до мыса Хобой и миновав поселок, где почти у каждого местного - частный постоялый двор, выхожу на берег.

Напротив скала Шаманка, справа протяженный песчаный пляж. Общая истоптанность и изъезженность побережья оптимизма не внушает.
На всем протяжении берега за Хужиром дымы костров, палатки и машины.Слишком людно. Пока мне здесь совсем не нравится, но дело к ночи и надо искать место для ночлега. С заходом солнца становится заметно прохладнее. Пройдя берегом песчаного пляжа пару километров, нахожу место для стоянки. Из старых кострищ набираю остатки дров, коих должно хватить для приготовления ужина. И вот мой первый на Байкале костер уже лижет языками пламени котелок. Синие вершины за Малым морем лоскутами скрывает туман, на воде штиль, вдали от берега рыбаки ставят сети на омуля, а где-то неподалеку из чьего-то авто на весь берег орет шансон. Завтра надо будет найти более спокойное место.

Судя по карте Ольхона, остров поперек не так широк. По моим расчетам это где-то около двадцати или чуть более километров. Возможно, на другом берегу Ольхона мне понравится больше. Чтобы попасть туда, мне надо подняться до хребта, перевалить его и спуститься вниз. По пути спуски, подъемы, движение вдоль склонов, пугающе взлетающие из-под ног выводки глухарей и опасение удивить своим неожиданным появлением какого-ни будь расслабившегося в кустах медведя. Иду по компасу. Добравшись до вершины, за которой в нужном мне направлении лесной склон не только спускается вниз, но и не видно других возвышающихся над ним вершин, с облегчением вздыхаю и допиваю последние глотки чая. Вниз я смогу двигаться значительно быстрее. Спускаюсь, чуть ли не бегом. Попав в обширную влажную низину, надеюсь найти здесь воду для чая, но даже в самых низких местах бывшие лужи сейчас представляют собой лишь подсохшее, истоптанное копытами изюбрей и косуль илистое дно. Несмотря на то, что вверху еще светло, здесь внизу уже сумерки. На влажных лужайках попадаются диковинной красоты не виденные мной нигде ранее цветы.
После низины вновь подъем. Вокруг становится все темнее, а склоны все круче. Во рту все пересохло. Ругаю себя, что не взял с собой запаса воды. Изнывать от жажды ни где-нибудь в безводной пустыне, а почти посередине самого большого на земле пресноводного озера - это уже слишком. Вскоре крутой голый склон справа сменяется более пологим лесным. Вдоль него иду по едва заметной тропинке и вскоре выхожу к скрытому в лесу зимовью. В нем печка, столик и две лежанки. Над столиком вытканное изображение снежного барса. Рядом с зимовьем сложенная из бревен коптильня с очагом ниже по склону и скрытым в земле дымоходом. А еще рядом небольшой ручей. Напившись, умываюсь и наполняю водой пластиковую бутылку. Спустившись еще, вскоре выхожу в красивый распадок. В его берег раз за разом бьют волны штормового Байкала. Ветер с озера ледяной. Но чуть выше в луговой низине ветра почти нет и тепло. Тут красиво и никого нет. Тропинка вдоль берега почти не хожена. Решаю задержаться здесь на пару дней.

Ночью просыпаюсь оттого, что слышу, как где-то рядом громыхает по рельсам большой тяжелый товарняк. Это всего лишь шум прибоя. К утру ветер становится тише. На озере пенятся белые барашки и волны с шипением накатываются на береговую гальку, но уже не так как вчера. Собираю дрова, гуляю по берегу, пробую ловить рыбу.
В прибрежной полосе дна здесь много крупных валунов, а за ней обрыв. Судя по карте, именно вдоль этого берега острова находится самой глубокое место на Байкале, где до дна полтора и более километров. Рядом с палаткой тепло и можно загорать. Но, спустившись к воде, как-будто заходишь в холодильник. А вокруг красивые луговые цветы и пейзажи, неподалеку бурятское капище с черепами лосей и изюбрей и разноцветными ленточками.

Здесь здорово и я уже ничуть не жалею, что залез на Ольхон. Еще бы разобраться с рыбалкой.
На следующий день на меня вдоль берега выходит сначала один человек с рюкзаком и посохом, затем еще двое. Все они учителя средней школы из Братска. Идут берегом от мыса Хобой. Лет восемь назад двое из них были здесь на археологических раскопках. С их слов, все спускающиеся к воде распадки - бывшие стоянки древних людей. А еще они говорят, что, судя по результатам раскопок, здесь когда-то было много шерстистых носорогов. В их домашних коллекциях немало костей этих доисторических животных и их рогов…
Утром, собираюсь и отправляюсь в путь. До жары я собираюсь дойти до самого дальнего, из видимых мне отсюда, мыса. Ощущение, что каждый шаг нога твоя ступает туда, где ты еще никогда не был, это здорово. Идти не просто. Земляным склоном, там, где он достаточно пологий, - легче, но тропа идет по самому краю обрыва, который в любой момент может осыпаться. Галечным берегом с крупными валунами и выброшенными на берег бревнами идти труднее, но часто это единственная возможность. Здесь тоже надо быть начеку, так как местами реально рискуешь попасть под осыпь. А осыпи таковы, что сносят стоящие высоко на склоне деревья и выносят их на берег большим бревенчато-каменным завалом. Ветер стих и на озере штиль. Плавают почти не боящиеся меня утки. В паре сотен метров от берега из воды высовываются одиночные любопытные морды байкальских нерп. Это хороший знак. Есть нерпы, есть рыба. Ближе к полудню и наступлению жары, дойдя до красивого галечного пляжа и упершись в большой завал, я скидываю рюкзак и решаю здесь задержаться. Тем более что в десятке- другом метров от берега расходятся круги от явно наличествующей там рыбы. И я знаю, что это за рыба. Если замереть, спрятавшись за валуном, в прозрачной воде можно разглядеть серые тени брусковатых хищников. Это хариус. Анализируя предыдущие ошибки и свой рыбацкий опыт, прихожу к выводу, что снасть должна быть верховая, не пугающая рыбу и движущаяся. Оснащаю спиннинг найденным на берегу сетевым поплавком с грузом и полутораметровым, на манер нахлыстового, поводком-подлеском. Подобным способом на реках Кольского полуострова ловят семгу спиннингом на искусственную мушку. Но здесь нет течения и волнения воды на каменистых перекатах. Забрасывая свою снасть и потихоньку подтягивая ее к берегу катушкой, сначала пробую соблазнить хариуса искусственными мушками. Методом подбора мне, наконец, удается найти мушку, которая, что называется, работает. Это небольшая, похожая на елочную игрушку, мушка из разноцветного люрекса. После нескольких резких ударов удается подсечь осторожную рыбу. Боясь потерять ее, вывожу ее на берег с максимально возможной осторожностью. У самого берега отчаянно сопротивляющейся рыбе удается сорваться. На моих глазах, да простят меня знакомые из природозащитных фондов, еда, вильнув хвостом и развернув радужный плавник, скрывается в глубине озера. Наконец, мои старания увенчались успехом. После подсечки отчаянно кручу катушку и выкатываю на берег крупного хариуса.

Я беру его в руки и чувствую от него леденящий холод. Ощущение, будто я взял в руку брусок живого льда. Вскоре, зацепив мушку за дно, оставляю Байкалу уловистую снасть и думаю, чем бы ее заменить. Прибив на себе очередного слепня, машинально бросаю его в воду и через мгновение вижу, как тот исчезает в стремительном всплеске. Взамен утраченной мушке, привязываю к подлеску блестящий белый норвежский крючок, на который насаживаю пойманного тут же на берегу кузнечика. По логике, эта береговая живность с ветрами и дождями тоже, так или иначе, попадает в воду и знакома на вкус рыбе. Заброс, потяжка, и плывущий по поверхности крючок с кузнечиком исчезает во всплеске. Еще не веря в столь легкую удачу, я резко подсекаю и на конце снасти чувствую упорное сопротивление. А еще через несколько секунд на берегу, изгибаясь, скачет второй крупный хариус. Сняв его, бегу ловить кузнечиков. Пара часов увлекательной рыбалки и в моем садке уже с десяток брусковатых красавцев. Вечером - сказочной красоты закат. Дрова и чистейшая вода рядом, и сама жизнь моя здесь в окружении этой красоты похожа на сказку. Только ради этого вечера стоило сюда забраться.

Следующие два дня живу как в раю. На своем небольшом галечном пляже я, как на необитаемом острове. За спиной - крутой склон и основной хребет, идущий вдоль острова. Слева и справа - просматриваемый с одной стороны на километр, а с другой - на десяток-другой километров берег. А виды….
На озере - штиль, а в небесах - солнце. Великолепна и увлекательна рыбалка. Вот только рыбы нужно мне совсем немного. Ровно столько, сколько я смогу съесть и запасти на ближайшие день-два. Изощряюсь в кулинарии. Благо все необходимое - от подсолнечного масла, набора специй и соусов до используемой в качестве сковороды крышки котелка и шампура. Изумительна уха из хариусов, хороши хариусы, запеченные на рожне.

А если потом кусочки запеченной рыбы уложить в крышку котелка и, добавив немного масла, воды и специй, потушить «на медленном огне», - это вообще нечто.
Через пару дней из-за мыса на резиновой лодке с мотором появляются и другие рыбаки. Они тоже ловят хариусов и не менее успешно. С наступлением темноты они уезжают, но на утро появляются снова. Их присутствие в зоне видимости нарушает мою идиллию, и я решаю двигаться дальше.

[стрелец]

НА ОЛЬХОНЕ. (2)

А дальше начинается одно из тех труднопроходимых мест, о котором мне говорили туристы из Братска. Это достаточно крутая уходящая в воду скала. Сложный участок сначала прохожу налегке, чтобы прощупать путь, и только потом с рюкзаком. Местами опускаюсь вниз и, опираясь на чехол с удочками, как на посох, осторожно иду обжигающе ледяной водой. Все, что нельзя мочить совсем, - в самом верху рюкзака в прямоугольном пластиковом ведре с крышкой. И, тем не менее, на скользких камнях в любой момент можно поскользнуться. Тогда прощай фотоаппарат и уже отснятые кадры и, что самое обидное, в значительной мере смысл дальнейшего путешествия. Очень медленно прохожу сложный участок. Далее по каменистому берегу идти уже можно. Но когда я к вечеру дохожу до следующего распадка и заросших цветами лугов я все-таки вздыхаю с облегчением.

Ставлю палатку и становлюсь на ночлег. На берегу полно выбеленного волнами и высушенного солнцем топляка. Вкуснейшей и чистейшей воды тоже в достатке.
Следующим утром опять ловлю хариусов. Компанию мне составляет периодически появляющаяся на поверхности нерпа. Ради хороших видов решаю взобраться на хребет. Иду налегке. Сначала поднимаюсь по луговому склону через полосу леса и по каменистым осыпям. Потом - по краям осыпей, вдоль скальных желобов. Шаг за шагом вверх, иногда несколько минут прикидывая, за что зацепиться рукой, куда поставить ногу. И вот я уже почти наверху. Здесь кустами растет какая-то неизвестная мне прежде разновидность лука с толстыми, мясистыми стеблями.
Взобравшись на одну из торчащих столбами скал, снимаю. На уступах лежки изюбрей. Видимо этим оленям тоже не чуждо желание созерцать окружающую красоту. А еще отсюда видны все подступы. С большим трудом и только благодаря ориентирам мне удается разглядеть, где на берегу стоит моя палатка. А еще отсюда хорошо виден мелководный карниз берега с лазурной водой, за ним темная синева и обрыв на полтора километра.

Поднявшись от скал еще выше, выхожу на большую заросшую лесом площадку. За ней гарь и заваленный буреломом спуск к Малому морю. Судя по треску и следам, поднимаю с лежки марала. Успеваю увидеть, как он мелькнул быстрой тенью меж деревьев. Пройдя вдоль хребта, нахожу менее опасный спуск. Там, где я сюда поднимался, спускаться слишком опасно. Все, пора вниз. И вообще выбираться с острова и идти дальше. Наверняка здесь еще можно много чего увидеть и снять много хороших картинок, но свежесть восприятия пошла на убыль. К тому же надо оставить что-то и на потом.
Следующим утром вновь взваливаю на плечи рюкзак и берегом, от мыса к мысу, на выход. По пути на берегу попадаются рыбацкие избушки. Одна пустующая, из другой, судя по всему, хозяева отъехали, чтобы продать пойманную рыбу. С хозяевами третьей здороваюсь на ходу, когда они выходят посмотреть, кого облаяла их собака. К полудню дохожу до еще одного прижима. Тут по скале и осыпям уже не пролезть.

Зато по воде, вдоль самого края скалы, пройти можно. Правда, в паре мест глубоко настолько, что рюкзак приходится нести на шее, наподобие мешка. Миновав очередной участок по воде, выбравшись на берег, отжимаюсь и отогреваюсь на горячих нагретых солнцем валунах. Миновав прижим, выхожу в очередной распадок. Здесь много туристов, палатки и машины. Кажется, это единственное место на этом берегу острова, куда можно доехать на автомобиле.
По дороге, пешком, вновь пересекаю остров. По пути выхожу на радоновое озеро. Здесь тоже очень людно. Говорят, что купание в этом озере лечит болезни суставов. Мои же суставы уже достаточно размялись и им точно не до болезней. К вечеру выхожу на дорогу, ведущую от переправы в Хужир. Если повезет, к ночи буду в Иркутске.
Мне везет.

[Вася]

92086_original.jpg

Насколько помню по Даурским сопкам в районе Борзи Читинской области, этот цветок пахнул шоколадом.

[стрелец]

ДЫБЫ, ТЫРЫ. (1)

Подвезший меня УАЗик, пыля, скрывается за поворотом. Оставшись один на развилке дорог в Верхоянских горах, первым делом достаю и собираю свою магазинную одностволку. Нож располагается привычно на боку. Дикая природа не прощает легкомыслия и наказывает за него жестко и безжалостно. Обостряются слух и чувства, восприятие окружающего переходит в другой режим. Прежде чем взвалить на плечи рюкзак, произношу начальные слова обращения якутчуому богу охотничьей удачи Баянаю.
- Сам хозяин тайги, другом будь, помоги...
Путешествие началось.
Желание неспешно попутешествовать по Верхоянским горам и Оймяконскому нагорью Якутии появилось во время самостоятельного путешествия до Магадана и обратно. Как я вздыхал тогда, глядя на проплывающие за окном пейзажи…. Но глупо было отказываться от удачной попутной машины, когда следующая может быть через неделю или через две. Были планы задержаться в интересных местах на обратном пути, но пошли дожди, после которых реки здесь сносят мосты и размывают дороги, становятся непроходимыми для машин броды, и надо было срочно выбираться.
Зная то, какой дикости места у меня впереди, в этот раз я взял с собой не только удочку.

Этим летом в Верхоянских горах в моих планах подняться по реке Дыбы и ее притоку до водораздела Индигирки. И уже там добраться до самой высокой горы Якутии - Мусс-Хая. Гора эта на границе Якутии и Хабаровского края и по описаниям бывавших там людей славится совершенно дикими и живописнейшими окрестностями. Оттуда, сделав плот, можно сплавиться до трассы «Колыма» по реке Сунтар. Затем, уже на Оймяконском нагорье, сходить на озеро Лабынкыр. То самое, которое известно как аномальная зона и место обитания водяного чудовища подобного Лох-Несскому. Впрочем, как показывает практика, планы в таком путешествии носят лишь предварительный характер. Любая случайность может внести в него свои коррективы. Там где идешь в первый раз, никогда не знаешь, что ждет тебя за очередным поворотом.
За деревянным мостом через несущуюся по камням вдоль трассы реку от дороги слетает вглубь леса рябчик. Это якутский Бог охотничьей удачи выказывает мне свое расположение. По местным обычаям, если отказаться от дара Баяная, он может и отвернуться. Высматриваю спрятавшуюся на ветке за лиственничной хвоей птицу и благодарю Баянная за знак доброго ко мне расположения. После ночной дороги надо немного поспать. Набирая воду в бетонном желобе-сливе, за проложенной под дорогой трубой замечаю специально выбитую кем-то в бетоне ямку. В таких местах оседает вынесенное ручьем золото. Как не заманчиво это проверить, я не собираюсь пробовать себя в роли старателя. Это кривая и очень опасная дорожка, пойдя по которой можно остаться в этих горах навсегда.
Меж рекой и дорогой, в стланике, нахожу удобную площадку, где поставленную мной палатку не будет видно. Заросли стланика не лучшее место для установки палатки, но лихие люди опаснее диких зверей.
В идеале, во время путешествий по местам диким, где высока вероятность встречи с крупными хищниками, палатку ставить предпочтительнее на открытом пространстве. Да и передвигаться лучше по местам открытым. Если что, здесь хотя бы есть время скинуть рюкзак и нормально прицелиться. Если хватит самообладания. Если вообще будет такая возможность. Чтобы избежать этого, лучше заранее сделать все от тебя зависящее, чтобы не встретиться со зверем накоротке.
У местных эвенов оленеводов есть такая поговорка: «Не бойся того, что далеко, бойся того, что близко». В ней глубокий, основанный на печальном опыте смысл.
До реки Дыбы, где должна быть избушка, что-то около полста километров. Рассчитываю дойти туда за пару дней. Пока не втянулся в нагрузки идти тяжело. Через каждую пару километров скидываю с плеч тяжелый рюкзак, расстилаю туристический коврик и немного отдыхаю. Ружье с дробовым патроном в стволе и парой пулевых патронов в магазине все время под рукой. Теперь это правило.
После полудня на затяжном пологом подъеме слышу сзади машину. Это Камаз, везущий в открытом прицепе, называемом водителями телегой, какую-то емкость. Машина идет на рудник Нежданинский, и водитель не против меня подвезти. Прежде чем сесть в машину, по неписаному таежному правилу, разряжаю ружье.
Вскоре дорога кончается, и дальше едем прямо по реке. Точнее, по галечным отмелям на ее берегах, временами пересекая маловодное сейчас русло. Занятно выглядят сохранившиеся с советских времен дорожные знаки прямо на берегах.

До реки Дыбы едем более шести часов. Водитель Сергей рассказывает, как здесь одну из машин едва не атаковал, пытаясь догнать, медведь. Последние километры спускаемся с крутого перевала. Справа - обрыв в ущелье. Там остатки нескольких машин, не вытянувших в подъем зимой.
К реке и избушке подъезжаем ближе к полуночи. Дальше дорога на рудник идет уже по реке Дыбы и водитель тоже собирается здесь ночевать, чтобы отправиться засветло. Вместе ужинаем за столом под навесом у входа в избушку. Вокруг горы и шумящая по камням река. Посреди долины реки «новенький» бетонный мост. Вот только дороги к нему нет, да и река, поменяв основное русло, течет в стороне от него. В конце советских времен, в тогда еще жилой поселок Нежданинский, хотели сделать дорогу. Да только и успели поставить на реке несколько мостов. Теперь эти ничего не соединяющие мосты так и стоят здесь как памятники межвременью.

Сергей рад, что не придется ночевать одному. Здесь часто пережидают большую воду и водители едущие на рудник. Это, когда после прошедших в горах дождей, река на несколько дней становится непроходимой.
Спать Сергей укладывается в машине, а я располагаюсь в избушке. Я соскучился по этому смолистому, прокопченному духу таежного жилья.
Утром, удаляющаяся машина выглядит игрушкой на фоне гор. А мой путь вверх по Дыбам.

Впереди долина из вынесенных рекой камней с извивающимися по ней протоками и кромкой леса на границе долины и гор. С рюкзаком по каменистым россыпям идти не просто, но каждый мой шаг - это шаг в неведомое. И это здорово. Солнце припекает и становится все жарче. Под его лучами постепенно тают зависшие на вершинах гор клочья тумана. Рукава реки перехожу по одной и той же схеме. Высматриваю максимально широкий перекат, просматриваю его дно, прикидывая, где мельче, ровнее и течение с меньшим напором. Перебравшись, выливаю из сапог ледяную воду, отжимаю портянки, отдыхаю. По пути на отмелях попадаются следы медведей, снежных баранов, пересекшей реку стайки кабарги, след тропившего барана волка. В нагрузки втягиваюсь постепенно, не насилуя себя и отдыхая по мере необходимости. Я ни с кем не соревнуюсь и путешествую не для того, чтобы себе или кому-то что-либо доказать. Путешествие должно быть интересным и приносить удовольствие.

После полудня останавливаюсь перекусить и отдохнуть подольше. Прежде чем отправиться дальше, осматриваю склоны ближних гор, каменную долину позади себя и особенно внимательно впереди. Каждый вынесенный на отмель корч, каждое темное пятнышко в просматриваемой дали. И уже собираюсь идти дальше, когда теплый попутный ветерок доносит до меня смердящий запах зверя. Кажется, что зверь совсем близко, но вокруг меня было достаточно открытого пространства, где ему негде было спрятаться. Мне знаком этот запах, и это не могло меня не напрячь. Время от времени, оглядываясь, я удалялся все дальше, переходил рукава реки в брод, обходил небольшие островки леса по максимально возможно просматриваемым участкам, проходил кустарником и лесом там, где обойти его было трудно, однако запах не отставал. Пару раз на открытых местах я прятался за деревянный завал или толстый ствол лежащего дерева и внимательно всматривался назад, дожидаясь, что преследователь как-либо себя обнаружит. Если это медведь, он мог быть только в зеленой кромке леса, тянувшейся вдоль реки, где высмотреть его было почти невозможно. Плохо, если это раненый, обиженный людьми зверь.

Я бы мог бы списать свои страхи на фобию, но запах зверя был слишком реальным. Если я не доберусь до избы Каюра до темноты, придется ночевать у костра, не устанавливая палатку. А так, едва ли удастся нормально отдохнуть. Но через пять километров пути, на очередном переходе, преследовавший меня запах вдруг исчез. И, с облегчением вздохнув, я опять увидел вокруг себя не враждебный мне дикий мир, а красоту окружающих гор, скачущую по камням изумрудной зелени струю и бесконечную синеву неба, с сияющим из его глубины ослепительным и жарким солнцем.
Ближе к вечеру, отдыхая на теплых камнях, привалившись спиной к лежащему стволу дерева, краем глаза отмечаю за кустами на кромке леса движение желтого пятна. Присмотревшись, вижу, что это рысь. Несмотря на то, что я на открытом пространстве, в менее чем в двухстах метрах от нее, киса не видит меня. Она грациозно потягивается, проходит, как по подиуму, по подмытому рекой обрыву и удаляется в глубь леса.

Самое время подумать о ночлеге. Обойдя лес в месте впадения в Дыбы большого притока, обнаруживаю деревянный вагончик на колесах. Вроде тех, что используют как бытовки дорожники. Вагончик был пуст, в нем давно никого не было, но в любом случае, в нем я чувствую себя более защищенным, чем в палатке. Веником из кедрового стланика выметаю из вагончика мусор, стелю туристический коврик и спальный мешок. Затем разжигаю костер и готовлю ужин. А потом долго сижу у костра, попивая чай с карамелью и прислушиваясь к шуму воды и лесным шорохам. Перед сном завешиваю разбитое стекло в одном из окон своими портянками, прокуриваю вагончик антимоскитной спиралью и, надежно закрыв дверь, проваливаюсь в сон. Если неправильный зверь начнет ломится внутрь, здесь я успею попробовать напугать его выстрелом и, если понадобится, то и принять дальнейшие меры.

[стрелец]

ДЫБЫ, ТЫРЫ.(2)

Просыпаюсь от лязга дергающейся двери. За окном уже день. После вчерашних страхов, первая пришедшая на ум мысль закономерна. Живо представив, как сорванная медведем дверь слетает с петель, вскидываю лежащее под рукой ружье, и только сняв с предохранителя, на всякий случай спрашиваю: «Кто там?». Неожиданно для себя, в ответ слышу из-за двери женский голос. Открыв дверь, вижу за ней действительно женщину. Её внимание привлекли завешивающие дырку в окне вагончика от комаров шерстяные портянки, а то могли бы и разминуться. Переведя дух, объясняю ей, кто я и к кому иду. Женщина говорит, что Каюр здесь и завет от реки ловящего там хариусов мужчину. Каюра зовут Миша. Передаю привет ему от его приятеля из Хандыги. В ходе беседы находится и еще один общий знакомый. Семидесятилетнего путешественника Федора Никитенко с Украины я встретил год назад, возвращаясь с Колымы. Бодрого и подтянутого, которого язык не поворачивается назвать дедушкой. Дядя Федор тогда тоже возвращался из своего двухмесячного путешествия по этим горам.
А еще через пятнадцать минут мы уже сидим с Михаилом и Татьяной за столом, разливая по кружкам захваченный мной по совету приятеля гостинец и перекусывая вкуснейшим копченым мясом.
Михаил с женой и сыном, облавливая по пути хариусовые ямки, спускается по своим делам к избушке у перевала и назад вернется не раньше чем через неделю. Он объясняет мне, как найти его жилую избу и предлагает мне располагаться в ней на сколько угодно времени. Рассказывает, как идти к перевалу, за которым я попаду в водораздел Индигирки, где в доме найти карту этих мест.
После моих слов о преследовавшем меня вчера запахе зверя, Михаил и Татьяна так переглянулись, что я понял, - для них это не новость. Был ли это решивший попугать меня дух этих мест, медведь или снежный человек, так и осталось для меня неведомым. Расстаемся друзьями. Михаилу с семьей к вечеру надо было добраться до нижней избушки у перевала. Оказывается, что вчера я не дошел до их верхней избы всего пять-шесть километров. Это значит сегодня можно идти не спеша. Достаю и оснащаю удочку, чтобы по пути наловить на ужин хариусов.
После полудня собираюсь и отправляюсь дальше. Перехожу приток реки Дыбы, в верховьях которого еще лет десять-пятнадцать назад добывали в шахтах серебро и свинец. Сейчас, по словам Михаила, в брошенные дома любят захаживать и сгрызать со стен глину, замешанную для крепости на соли, снежные бараны.
По пути останавливаюсь на ямках, там, где течение прижимается к скале, и на сливах перед омутками. На обычную здесь снасть – мушку удается наловить с десяток небольших хариусов.
Ближе к вечеру добираюсь до избы Каюра. В ней печь, стол и вдоль стен четыре кровати. Неподалеку – баня. Изба спрятана в лесном острове, который во время большой воды становится островом настоящим. С одной стороны лесного острова русло реки, с другой -гора, по форме очень похожая на пирамиду. Такие горы в Верхоянских горах не редкость. Иногда кажется, что не образовались сами по себе, а имеют искусственное происхождение и со временем просто вписались в окружающий пейзаж.
Вечером устраиваю настоящий пир. Тушу оставленное мне Михаилом мясо, запекаю на углях хариусов.

Утром решаю взобраться на вершину «пирамиды», горки напротив избы Михаила. Где-то там вверху обитают совершенно неприметные снизу снежные бараны. Их здесь в достатке. Лучше любой Красной книги их здесь защищает труднодоступность этих мест.
Пробираюсь сквозь стланик к подножью пирамиды, чтобы взобравшись на неё как следует осмотреть окрестности. Где-то здесь, вверх по распадку, живет медведица с медвежонком. Михаил рассказывал, что по ночам она спускается вниз к реке.
Отсмотрев и выбрав путь, медленно поднимаюсь. Я налегке, но все оказывается совсем не так просто, как виделось снизу. Временами, чтобы продвинуться на метр-другой вверх, приходится не только тщательно выбирать место, куда поставить ногу или за что зацепиться рукой, но и реально рисковать, не имея возможности проверить опору на прочность.
С вершины прекрасный вид на долину, по которой течет река и есть возможность просмотреть ее там, куда мне еще только предстоит идти. Снежных баранов не видно, но на осыпях много их следов. Сейчас они, возможно, наблюдают за мной, лежа в тени на какой-либо из бараньих полок. Так называют горизонтальные каменные террасы на вершинах гор и их склонах. Тем временем с северо-востока наползает большая гроза. Молнии бьют сначала изредка в вершины, которые далеко, а затем все чаще и ближе. Необузданная стихия грозы в горах восхищает и будоражит
Успеваю сделать лишь несколько снимков и укрыться на подветренной стороне вершины, на удачно оказавшейся рядом бараньей полке, как через мгновение обрушивается ливень. Вокруг стена дождя, сверкают молнии, грохочет гром. Здесь же, под наклонной стеной, сухо. Местами полка протерта лежками баранов. Здесь их шерсть и экскременты. Не удивился бы, если из-за уступа скалы, вдруг выглянул снежный человек, или стадо баранов заскочило бы сюда укрыться от ливня.
В небольшой расщелине оставляю несколько конфет карамелек. Это не баранам, а духу этих мест или тому, кто первый на них наткнется.
Переждав короткий ливень, тороплюсь вниз. Камни мокрые и приходится быть очень аккуратным. На трети спуска выхожу на замеченную мной ранее пологую осыпь и уже по ней, где как на лыжах, а где и гигантскими шагами, съезжаю-сбегаю почти до кромки леса.
Вечером - стирка и баня, а утром ухожу дальше, вверх по Дыбам. Судя по карте и описанию Михаила, мне нужно миновать два ключа справа и один слева. Это первый этап пути. За ним, чтобы выйти к нужному перевалу, надо подняться вверх по притоку реки Дыбы, ручью Далангикан и там снова отсчитать необходимое количество впадающих в ручей ключей. Вот такие здесь ориентиры.
До Далангикана около двенадцати километров, но путь этот занимает весь день. Подъем вдоль реки становится заметно круче. Теперь до ближайших людей позади около сорока километров, впереди на сотню, а может и сотни километров их нет вовсе. Дойдя до нужного поворота, поднимаюсь по долине из вынесенных ручьем камней на пару километров вверх и располагаюсь на ночлег. Несмотря на то, что в Верхоянских горах я уже несколько дней, это первая моя ночевка в палатке. По пути от избы Михаила мне не раз попадались свежие следы разного размера медведей. Самих их не видно, но они есть.
На ночь делаю два костра, которые должны гореть до рассвета, подсвечивая с двух сторон стенки палатки так, чтобы мне изнутри была видна тень, если кто-то появится рядом. Поужинав и угостив духа этих мест, вечером долго сижу у костра.

По опыту знаю, что страхи сглаживаются сами собой, когда начнет морить сон. Так и выходит. Прежде чем забраться в спальник гремлю, стуча по котелку. Зверье не любит резких чуждых им звуков.
Эта ночь в палатке стала тестовой. Еще накануне я всерьез подумывал, не слишком ли рискованна моя затея, путешествовать здесь в одиночку. Медведей здесь действительно много и они совсем не такие, как там, где они давно приняли как должное, что человек опасное для них существо. Здесь, местами, они и людей-то не видели никогда. А поскольку медведи здесь самые крупные хищники, то и ведут они себя соответственно, считаясь лишь со своими интересами и потребностями.
Сейчас поспела ягода, и пищеварение этих зверей перестроилось на то, чтобы с максимальной эффективностью усваивать ее. Но это совсем не означает, что можно расслабиться. В пути и на ночлеге важно заранее сделать все возможное, чтобы избежать встречи с медведем накоротке.
Ночь проходит спокойно.
Утром становящееся все жарче солнце подсушивает росу, загоняет в распадки и растворяет в них клочья тумана. Рядом с палаткой желтые горные маки. Дикий и первозданный мир вокруг враждебен и прекрасен, и я ощущаю себя малой частью его. Не более значительной, чем любой из его обитателей. Я знаю, что от того, как я буду себя в нем вести, зависит и то, как этот мир отнесется ко мне. Теперь, когда возвращаться назад не намного безопаснее, чем идти вперед, бояться чего-либо уже просто бессмысленно. Но идти вперед явно интереснее.
Собираю палатку, укладываю рюкзак и ухожу вверх по Далангикану.
Воду теперь приходится переходить реже, и броды проходимы легче, но и подъем километр за километром становится все круче. Зайцев, куропаток не видно. Да и заниматься их поисками пока нет необходимости.
По пути, время от времени, попадаются обглоданные зверьем черепа снежных баранов. Подъем утомляет и хочется быстрее дойти и перевалить перевал, за которым дорожка будет уже под горку. Но спешка опасна. В режиме самостоятельного путешествия любой ушиб или вывих, или не обработанная вовремя ранка может стать серьезной проблемой. Помощи, в случае чего, ждать не от кого, и приходится смотреть, и куда, и как поставить ногу при преодолении препятствий, каким местом пройти, чтобы быть максимально возможно дальше от мест, где может затаиться опасность.
Отсчитав нужное количество ключей, выхожу к развилке, на которой в Далангикан сливаются два равных ключа. Михаил говорил, что здесь надо идти влево, а генштабовская карта о том, что вправо. Бывает, что право и лево путают не только блондинки. Но рукой показать некому и приходится выбирать самому. Иду влево. Через пару часов пути забираюсь в загроможденную крупными камнями теснину. Поленившись слезать с одного огромного камня и забираться на другой, прыгаю с камня на камень. Без рюкзака это было бы простым делом, а с его весом за спиной подворачиваю ногу и чудом удерживаюсь, чтобы с двухметровой высоты не навернуться головой вниз на камни. Как минимум это закончилось бы ушибами и переломами. Над головой, в голубом с белоснежными облаками небе, висит коршун. Наверное, он огорчен, что я еще не его добыча.
По времени в пути уже должны были появиться указанные Каюром два небольших озерка, но их все нет. Скинув в рюкзак, влезаю на гору. Не видно ориентиров и впереди. И наступает "измена". Состояние, когда начинаешь сомневаться во всем. В нем и прихожу к выводу, что карта ошибаться не может. С тем и возвращаюсь назад к развилке. Миновав еще несколько обглоданных и отвратно пахнущих бараньих черепов, поднимаюсь на километр вверх к открытой площадке. Здесь и устраиваюсь на ночлег. Утро вечера мудренее.
По сравнению с предыдущим ночлегом, здесь уже нет полосы леса между распадком и склонами и недостаточно дров, чтобы устроить костер на всю ночь. С трудом набрал сушняка карликовой березы на приготовление горячей еды. Выспался хорошо. Нельзя сказать, чтобы я совсем перестал бояться возможной встречи с неправильным медведем, скорее просто свыкся с пониманием того, что встреча такая возможна. Все что от меня зависит, чтобы ее избежать, я делаю. Будет проблема – будем решать.
И опять подъем вдоль ручья становится круче. «Дорога» раз за разом раздваивается и приходится выбирать, по какому из распадков-ущелий идти вверх. Карта здесь уже не помощник. Выбираю тот, что короче ведет к перевалу, просматривается и, вроде как, проходим. Совсем не хочется зайти в тупиковый распадок, который после 5-10 километров пути закончится обрывистыми стенами.
Поднявшись до снежника под которым течет с перевала ручей, поднимаю глаза и вижу смотрящего на меня сверху снежного барана.

.

Он, похоже,совсем не напуган. Пока скидываю рюкзак и достаю фотоаппарат, снежный баран с любопытством смотрит на меня. Делаю несколько снимков и пытаюсь подобраться к нему поближе, укрывшись за неровностью склона. И только тогда, видимо услышав осыпавшиеся под моими ногами камушки, баран исчезает, как и появился.
По мере приближения к седлу перевала, переходы между передышками становятся все короче. Казалось бы вот он, рукой подать, а все никак. Кажется, что до площадки, за которой будет спуск, всего один бросок. Но когда доходишь до видимой с предыдущего места границы, за ней обнаруживается следующий подъем.

[стрелец]

ДЫБЫ, ТЫРЫ. (3)
Выбравшись на седловину перевала и увидев новый мир уже за ним, испытываю настоящую эйфорию и восторг. И оттого, что сделал это, и от открывающихся с высоты перевала видов. Примерно в двадцати километрах от меня, как на ладони, - снежные стенки хребта, за которым уже Хабаровский край. Где-то там среди них и гора Мусс-Хая, к которой я хочу попасть. Но после пройденной части пути я уже понимаю, что выбраться оттуда будет не чуть не проще, чем добраться туда. Оставив на перевале рюкзак, взбираюсь на ближнюю вершину, осматриваюсь вокруг. До горизонта вздыбившиеся каменные громады. И кажется, что в мире больше нет ничего, кроме этих гор. Огромная горная, почти безлюдная страна, в которой время условно, и ощущаешь себя не то в далеком прошлом, не то в далеком будущем, или вообще в ином мире. По сути, это и есть иной мир, где другие, отличные от надуманных и искусственных, ценности, где и время течет совершенно по-иному.

Здесь и сейчас мне действительно не хватает человека, с которым я мог бы разделить свой восторг. Но где взять такого человека, которому можно верить больше, чем себе, с которым понимаешь друг друга с полуслова, с полувзгляда.. Вот и ответ на частый вопрос, почему в такие места я предпочитаю ходить один. Гораздо проще удачно жениться и жить счастливо, чем найти не попутчика, а настоящего напарника, с которым можно пойти хоть куда. Это не трасса, не обжитые маршруты и даже не семейная жизнь, где в любой момент каждый может пойти своим путем. Здесь от человека, который рядом, зависит все, от настроения до жизни. Даже человек, с которым в повседневной жизни легко, приятно и интересно общаться, через день-другой пути может начать раздражать. И это испортит все.
Как бы не было хорошо наверху, но время к вечеру. Далеко внизу, по стекающему за перевалом ручью, видна граница леса. До нее мне надо бы добраться до темноты.

Прежде чем начать спуск, тщательно просматриваю склон. Намечаю спуск по нему там, где это удобнее и безопаснее. И только после этого вниз. Спускаться легче, чем ползти вверх, и расстояния преодолеваются быстрее. Но я сдерживаю себя, зная, что даже по такому склону, где есть из чего выбирать, можно улететь или осыпаться с самыми нехорошими последствиями. Но, как не выбирай, а если хочешь перед сном горячего питания и костер безопасности на ночь, надо до темноты успеть добраться до дров. Все оказалось не так просто, как казалось сверху. Осторожно спускаюсь до ручья, текущего из распадка справа. Дальше, уже пошатываясь от усталости, иду вдоль него и по нему. Чтобы восстановить силы, не мешало бы устроить короткую передышку, вскипятить на паре таблеток сухого горючего полкотелка водички, попить крепкого с карамелькой чайку. Но солнце вот-вот закатится за горку, и наступят короткие сумерки перед темным временем суток. Даже на короткую передышку нет времени. И тут, как цветочек аленький из сказки, из расщелины в плите передо мной возникает росток Золотого корня. Смяв в себе желание снять рюкзак, достать фотоаппарат и штатив и запечатлеть его красоту, срываю верхушку цветка и жую уже на ходу. Слышал, что эвены таким образом добавляют себе сил в пути. То ли оттого что очень хотелось, чтобы так и было, то ли действительно сработало, но сил действительно прибавляется. Наступает эйфория и легкость. И ноги уже не ватные, и рюкзак как будто стал вдвое легче.
Прислушиваясь к изменениям в себе, прибавляю шагу, двигаясь уже почти бегом, когда под ногу на, вроде бы, сухом плоском камне попадает какая-то слизь. Не успев сгруппироваться, мгновенно теряю равновесие. Тяжелый рюкзак, как маятник, - вниз, ноги - вверх, а голова жестко раскалывается от удара об, как специально подставленный под нее, каменный зуб. По-крайней мере, ощущения были именно такими. В глазах темно, в левой части головы тупая боль, но нахожу в себе силы порадоваться тому, что хотя бы не потерял сознание. Преодолевая боль и слабость, выбираюсь из лямок рюкзака и ползу к холодной воде ручья. Теперь моя кровь - его часть на всем протяжении отсюда до Ледовитого океана.

Почему-то вспоминается то, как в океане запах крови привлекает к жертве акул. Омываю убитое место ледяной водой и пытаюсь нащупать дырку или трещину в черепе. Дырки и рваной раны вроде бы нет, а вот с трещиной пока не понятно. Даже если и есть, за неделю-другую, если не занести инфекцию, срастется. Достаю пузырек с йодом и прижигаю прилично опухшую ссадину. Повезло, что удар пришелся в довольно крепкую часть черепа. Сантиметром ниже и это был бы висок. Теперь я уже иначе воспринимаю «случайно» встретившийся мне цветок. Скорее это было испытание меня духами этих мест. Прошу у них прощения за свою поспешность и непонятливость, за испорченную мной без нужды красоту. До нормального леса дойти так и не успеваю. В сгущающихся сумерках едва успеваю собрать сушняк из отмерших стволов карликовой березки и поставить палатку. Место для палатки и кострища выбираю с таким расчетом, чтобы зверь на нее не мог набрести неожиданно. Чтобы мой костер был заметен с максимально возможно большего расстояния. Тогда правильный зверь будет иметь возможность обойти. Думать об этом приходится всегда. На настоящий момент это одно из основных правил выживания. Сильно устал, и болит голова. Думал, что поем наскоро и упаду без сил, но, попив чаю, еще какое-то время сижу у костра, глядя на его пламя, разговаривая с задобренным угощением огнем. Вслушиваюсь в темноту и раздумываю о том, что сегодня все могло сложиться иначе. Кто-то поверил в меня и сберег. В таких местах сам собой начинаешь, если не верить, то и не опровергать существование духов места и хранителей, за тобой присматривающих. Берегущих тебя, пока не разочаруются в тебе, пока сам не изменишь себе. Наверное, как-то так когда-то возникло у живших во враждебном человеку диком мире племен язычество. Некоторые вещи трудно объяснить, но они есть, и не считаться с этим, когда ты часть этого окружающего тебя дикого мира, нельзя.

Ночью пару раз просыпался от какого-то шороха невдалеке от палатки. Подкладывал в костер дров, гремел котелком, пока не решил что, скорее всего это зайцы или ютящиеся в камнях пищухи, которых эвенки называют коротким словом - Чыс. Говорят, что эти маленькие родственники зайцев очень любят черную смородину. Продвигаясь вдоль россыпей, часто слышишь их тревожный свист, самих увидеть сложнее. Только что он свистнул где-то здесь, через минуту высунулся совсем в другом месте. Спустившись до границы леса, обнаруживаю, что попал в настоящий лосиный угол. Свежие следы этих самых крупных из оленей везде. Реже попадаются следы пересекавших низину снежных баранов. Следов медведей или волков не попадается. Есть соблазн взобраться на склон, откуда укрывшиеся в лесу звери будут видны как на ладони, но еще больше нетерпение дойти туда, где, по описанию, ручей, вдоль которого иду, разделится на два рукава. Левый понесет свои воды в Сунтар и Индигирку. Правый - в Тыры, Алдан и Лену. Дойдя до воды, по которой уже можно будет сплавляться, я собираюсь собрать небольшой плот и сплавиться до долин у подножия Мус-Хая, а затем, полазив вволю, опять на плоту по Сунтару, уже до трассы. У меня запасены и хорошее полотно для лучковой пилы, и капроновый шпагат, но что-то уже сейчас мне подсказывает, что передвижение по здешним рекам на плоту будет слишком рискованным. Я видел Сунтар и его стремительное разбивающееся об отвесные скалы течение там, где он пересекает трассу…. А еще хочется скорее выбраться из узких распадков, где граница густой растительности слишком близко, туда, где река разнесла вынесенные с гор камни широко. Где обзор вокруг достаточен для того, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности. Через час-другой пути я уже вижу впереди то место, где течение ручья упирается в стенку. Прибавляю шагу и вскоре с сожалением осознаю, что пересек не тот перевал и все еще нахожусь в водоразделе Алдана. Течение ручья вместо того, чтобы раздваиваться, деля свои воды между Алданом и Индигиркой, впадает в небольшую реку текущую вправо…. Самое время присесть и хорошенько подумать. Возвращаться назад - это сутки на перевал плюс еще два три дня, чтобы дойти до нужного. Если конечно повезет со второй попыткой. Наш общий с Каюром знакомый при карте и информации год назад месяц блуждал в этих местах, пока Михаил случайно не встретил его на одном из перевалов. Можно пойти вверх по реке, в надежде, что это лишь один из разделяющихся рукавов, который предпочёл водораздел Алдана и Лены. А если нет, опять возвращаться к тому же? Спутав перевал, тут запросто можно оказаться и в Хабаровском крае. А там, попав в другой водораздел, можно пропасть надолго, а если зависнуть в пути до холодов, то навсегда. Да и продвигаться удается слишком медленно. Пока доберешься до Мус-Хая, полазишь там да выберешься оттуда, наступит сентябрь. А с ним и ночные морозы или, что еще хуже, зарядят дожди. А в моих планах успеть в это лето забраться на Оймяконское нагорье, побывать на озере Лабынкыр и Индигирке.
Взвесив все за и против, решаю спуститься вдоль этой воды до реки Тыры и уже по ней до Нежданинского рудника. Для первой пробной прогулки по Верхоянским горам мне вполне хватит и этого. Если еще удастся выбраться отсюда без нежелательных приключений.
С тем и отправляюсь вниз вдоль реки. Судя по следам, вчера вверх прошло небольшое стадо оленей. Под уклон идти получается и быстрее и легче. После ночевки, на другой день я выхожу из теснины на простор, туда, где, петляя по широкому выносу камней, несет свои воды неизвестная мне река.

Если верить компасу, она приведет меня к реке Тыры. Впрочем, и компас в этих местах надежен не всегда. Солнышко вернее. Но после того как по карте и описанию выходишь не туда куда рассчитывал, начинаешь сомневаться и в нем. На залитом солнцем просторе подпорченное настроение улучшается. Радует даже ржавая бочка из под горючего, брошенная забиравшимися сюда когда-то геологами. Не дойдя до нее, слышу в сотне метров от меня слева в лесу треск. Он не такой как тогда, когда под ногой ломается сушнина. Кто-то намеренно буянит, недовольный моим появлением, таким образом заявляя о своём присутствии и правах на эту территорию. Это медведь. Треск то в одном месте, то в другом продвигается параллельно с моим движением. Передернув затвор, загоняю в ствол ружья пулю и, развернувшись, стреляю в дно оставшейся позади бочки. Несмотря на то, что до нее около семидесяти метров, пуля ложится почти в самый центр. Раскатистый звук выстрела и стон загудевшей от удара бочки, похоже, убеждают хозяина этих мест, что и у меня здесь есть свои права. Вот и славно, вот и поговорили….
К полудню становится жарко. Самое время перекусить и отдохнуть. Дойдя до подходящих для хариусовой рыбалки, чередующихся друг за другом сливов, скидываю рюкзак и достаю снасти. Они немудреные. Телескопическая, выдвигающаяся коленами удочка, леска с поплавком и две мушки на поводках. Одна ниже, а другая выше поплавка. Десятиметровая ямка просматривается вся до дна. Кажется, что в воде ничего нет, кроме выстлавших дно камней, но едва подкидываешь мушку во вливающуюся в ямку струю, как раздается всплеск и стремительная серая тень уже несется с ней прочь. Леска и поплавок режут воду. Короткая подсечка, и через мгновение хариус или на берегу, или, если ему повезло больше, срывается и сбегает вниз по течению. После этого обычно приходится менять место ловли и переходить к другому сливу. Но, так или иначе, через пятнадцать-двадцать минут серебристо-серых брусковатых рыб в улове достаточно и для того, чтобы сварить уху, и для того, чтобы просто пожарить. Хвосты и головы, которых набирается две трети котелка - на уху, тушки - на жаркое. Развожу костерок и вскоре, остудив блестящее жиром варево в ледяной воде, наслаждаюсь ни с чем не сравнимой хайрюзовой ухой. На второе - тушки хариусов, поджаренные в крышке котелка, макаемые, перед тем как отправиться в рот, в смесь майонеза и соевого соуса. На третье - чай с карамелью, заваренный со смородиновым листом. А потом расстелить пенку и спальник, раздеться и понежиться-подремать час-полтора, подставляя солнечным лучам всего себя. Жизнь прекрасна, можно расслабиться, но ружье всегда лежит под рукой.
Отдохнув и идти веселее. К вечеру дохожу до реки Тыры.

Сильная струя реки Тыры то идет одним мощным течением, то расходится на несколько рукавов. На другом берегу реки - горы больше похожие на сопки Колымы. За ними, совсем близко, Хабаровский край. Несмотря на то, что я никогда не был на этой реке, судя по карте, это именно она.
Отсюда по Тырам, и затем по реке Алдан, можно сплавиться прямо до Хандыги. И я уже присматриваю сухие стволы на берегу, пригодные для изготовления плота.
Прежде чем поставить палатку, обхожу ближние островки леса, просматривая их на наличие нежелательных соседей.
Обследую островки зелени и а наличие зайцев. Судя по рассыпанному «гороху» и следам на песке, их тут в достатке. Можно подкараулить и добыть зайца на жаркое ночью, но полноценный отдых важнее. Горячий ужин, чай и уже привычное «медитирование» под шум воды, глядя на пламя костра.

Как-то постепенно дикий мир вокруг перестал мной восприниматься как враждебный. Похоже, проверив на «слабо», он принял меня за своего. Мне в нем комфортно. Но я не забываю, что малейшая оплошность, или несоблюдение мер безопасности, может привести к тому, что он посмеется надо мной, жёстко наказав за беспечность.

[стрелец]

ДЫБЫ, ТЫРЫ. (4)

Засыпаю под шум воды и резонанс этого шума от гор. На каждой реке здесь этот звук разный. На одной кажется, что слышишь, что где-то едет моторная лодка, на другой, что работает пилорама, на третьей он похож на шум двигателя едущей машины или набирающего обороты перед взлетом вертолета.
На месте каждой ночевки у воды каждый вечер ставлю на кромке воды заметный камешек маячок. Важно не прозевать начало подъема воды, который может быть следствием дождей в верховьях реки. Если уровень воды начал повышаться, и она стала мутной, самое время искать место, где можно пережидать половодье. По той же причине важно останавливаться на ночлег только там, где в случае резкого подъема уровня воды у тебя есть возможность быстро отступить.
Утром решаю не делать плота и разбираю сделанную с вечера лучковую пилу. В рукавах реки часты мели, нависшие над водой, или перегораживающие русло стволы деревьев. Я сомневаюсь в том, что сплав на плоту будет продолжительным. А делать после каждого препятствия новый плот слишком трудоемко и затратно по времени.
Тяжело день за днем идти по камням, когда радуешься и небольшому более или менее ровному наносному песчаному участку. Ноги на нем, буквально отдыхают. Чтобы хоть немного уберечь набитые камнями подошвы надеваю шерстяные носки и уже на них наматываю шерстяные портянки.
Из-за прижимающегося то к одному, то к другому берегу сильного течения, все чаще приходится идти не открытым местом, а лесистым, подмытым течением берегом. А то и вовсе пробираться по крутым, осыпающимся склонам.

Иногда останавливаюсь, чтобы вдоволь насладиться поспевшей крупной черной смородиной или более мелкой красной.
По пути обследую заросшие просматриваемым кустарником островки, пытаясь обнаружить зайцев. Из продуктов остались только рис, специи и подсолнечное масло, а для полноценного восстановления сил нужно мясо. Рыба, даже такая замечательная как хариус, при таких нагрузках, полностью сил не восстанавливает.
Рябчиков и полярных куропаток здесь не попадается, хотя порой встречаются перышки куропаток и их помет. А вот зайцев в достатке. В одном из мест, пробираясь заросшим островком, замечаю справа от себя какое-то движение и, повернув голову, вижу сидящего в пятнадцати метрах от меня крупного косого. Похоже, что он только что соскочил с лежки и теперь определяет, с какой стороны опасность. А у меня на случай неожиданной встречи с мишкой, когда иду по плохо просматриваемым местам, в стволе пуля. Пока передергиваю затвор и досылаю дробовой патрон в ствол, желанный заяц, будто с издевкой, не спеша, скрывается за полоской кустов. Скинув рюкзак, выбегаю на следующий прогал вслед за ним, но косой уже исчез.
Через пару километров пути, в прибрежном лесочке, что в тридцати метрах от меня, опять начинает демонстрировать свое недовольство моим появлением медведь. Судя по периодически попадающимся на отмелях старым следам «Урала», люди здесь иногда бывают. С одной стороны это хорошо, а с другой, следствием этого могут быть и медведи- подранки.
Да и Хабаровский край не за горами, а буквально за сопками, на противоположном берегу. Когда там случаются пожары, приходят медведи и оттуда. Они крупнее и светлее местных. А еще пришлые медведи более опасны. Здесь они не на своей территории и живут, что называется, не по понятиям. Беспередельщики – одним словом.
Иду с ружьем наизготовку, посматривая в ту сторону, откуда раздается треск. Вдруг, из гущины на край неожиданно для меня выбегает заяц. Резко сев, он смотрит назад в лес, откуда его выгнал кравшийся к краю леса медведь. Решение приходит мгновенно, в этот раз первым в стволе патрон с дробью.
Навскидку бью зайца и, досылая в ствол пулевой патрон, слышу, как крупный зверь рванул от края в глубь леса. Похоже, я убедил его, что не стоит нам встречаться накоротке. Так, впервые в моей охотничьей практике, медведь помог мне добыть зайца.
Найдя удобное место для стоянки и ночлега, вымачиваю зайчатину в реке, режу на куски и тушу со специями и чесночком на медленном огне. На ужин мне хватает и бульона, а утром следующего дня завтракаю нежнейшим тушеным до мягких косточек мясом. Давненько я не ел такой вкуснятины. Мне приходится себя сдерживать, чтобы не уплести котелок мяса за один раз и оставить в дорогу хотя бы половину.
И опять вниз, вдоль реки. С высматриванием наиболее рационального пути, чтобы не возвращаться назад к броду, по которому можно перейти рукав реки с наименьшим риском быть снесенным течением, поскользнувшись. Лучше намокнуть по пояс, чем бултыхаться в мощной ледяной струе, где совсем не факт, что удастся подняться и выбраться из воды, не намочив фотоаппарат и патроны, не скинув рюкзак, не утратив ружье, не оставшись вообще без всего.
По той же причине в очередной раз отказываюсь от сборки плота. Вроде, дойдешь до места, где сухостойных лиственниц в достатке. Все, думаешь, здесь. А посмотришь вниз по течению, там мель, там завал, там течение чуть не под прямым углом бьется об стенку, и понимаешь, что на ногах надежнее.
Я не гоню себя. Если устал, отдыхаю. Не прохожу и мимо кустов со спелой смородиной.Иногда ложусь попастись на полянках первой поспевающей на припеках брусники.
Каждый раз кажется, вот сейчас выйду за новый поворот и увижу поселок и рудник Нежданинский, но повернув вижу ту же реку, те же горы. И невольно закрадывается сомнение, та ли это река. Хорошо, что есть солнышко, компас и карта. Они говорят мне, что все правильно.
Ближе к вечеру неожиданно вижу на песке свежие следы людей, поднимавшихся вверх по реке. И напрягает это больше, чем возможность встречи с неправильным медведем. Конечно, здесь есть вероятность разойтись, не заметив друг друга, но, судя по тому, что этих следов раньше, в единственно возможных проходах, не было, разминулись мы совсем недавно.
Нахожу место, где они останавливались отдохнуть и половить хариусов. Место для рыбалки ими выбрано хорошее, деревянные удилища остались тут же. Для меня это значит, что люди они местные и до ближайшего жилья еще не менее дня пути. Забравшись на склон и оглянувшись назад, просматриваю весь свой дневной проход. Людей не видно, но они там есть.
По пути иногда приходится буквально продираться сквозь заросли, чтобы вновь выйти на открытое, удобное для передвижения пространство. В таких местах намеренно иду шумно, покрикивая и ломая сухие ветки. Это для того, чтобы зверь, случайно оказавшийся на пути, успел уйти в сторону.
Уже привычно для ночлега выбираю место с соблюдением ряда условий. Чтобы место было максимально возможно открытое, чтобы рядом было достаточно сушняка для костра. Чтобы в случае ночного подъема воды успеть сняться и подняться вверх по заранее намеченному пути. Чтобы склоны напротив хорошо просматривались. Ну и, конечно, чтобы ровной площадки хватило для установки палатки. Просыпаюсь рано. Выбравшись из палатки осмотреться, вновь лезу в нее за фотоаппаратом и штативом
Склоны гор и останцы на их вершинах плывут в клочьях тумана. Будет жаль не успеть этого снять.

Днем, переходя реку по очередному броду, вижу в реке занесенную по крышу кабины камнями большую машину с прицепом. Живо представляю, как в том месте, которое сейчас мне удалось пройти, едва замочив колени, несся бурный поток, и как водитель этой машины, решив не ждать спада воды, рискнул прорываться. Возможно, другого выхода у него просто не было. Хорошо, если удалось выбраться самому. В таких случаях вставшая в реке машина быстро заносится камнями, так как опора буквально вымывается сильным течением из-под ее колес

.

В очередной раз, оглянувшись назад, вижу догоняющий меня ливень и необычайно яркую радугу перед ним. Это очень красиво, но грозит подъемом воды
Вдоль реки идти становится труднее, иногда почти невозможно. Уровень воды немного поднялся, но река пока не превратилась в ревущий мутный поток, несущий вывороченные с корнями деревья. Перейти рукава реки в брод теперь проблема. Иду правым берегом то по подмытым течением карнизам, то по притопленому кустарнику, то по осыпям и склонам, поросшим лесом.
На одном из темных сырых склонов, в которых любит обитать кабарга, оступившись, напоролся мягкой боковиной сапога на сук. Теперь даже вода глубиной по щиколотку делает ногу сырой, и отжимать портянки приходится чаще. Когда берегом реки идти становится совсем невозможно, в лесу появляется старая заросшая дорога. На следующий день появляются первые признаки того, что скоро будет жилье и люди. Это следы охотника с собакой, место, где он останавливался разжечь костерок и отдохнуть. На склонах попадаются развалы свежих взрывов геологоразведки.
К вечеру дохожу до входа в старую, уходящую в гору шахту.

Вход в нее взорван и завален. По бокам узкоколейки, по которой вагонетками вывозили породу, кучи серого скальника. Когда вижу в них отраженный золотой блеск, вначале напрягаюсь. Но, взяв в руки кусок породы с «золотым» кристаллическим слоем по одной стороне, понимаю, что едва ли золото валялось бы даже здесь просто так. Это пирит, - золотая обманка.
Выйдя за поворот, вижу поселок и промышленные строения. Сомнений нет – это Нежданинский.
Отойдя в сторону, нахожу место, где смогу отдохнуть. Несмотря на близость поселка, свежих следов медведей здесь ничуть не меньше. Утром привожу свой внешний вид в порядок, разбираю и убираю в рюкзак ружье.
Пройдя улочками пустого, брошенного людьми поселка, выхожу к административному зданию рудника и ждущим у него вахтовки шахтерам. От них узнаю, что сейчас добыча золота здесь не ведется. Только геологоразведка, подготовка и укрепление штолен шахт.
Оставив рюкзак под присмотром секретарши директора рудника, иду с ним знакомиться. Через полчаса беседы обедаю в столовой, покупаю продукты и получаю на складе новые резиновые сапоги. Владимир Иванович оказывается умным и доброжелательным человеком. Благодарю его за гостеприимство и выражаю надежду на встречу вновь, когда рудник заработает в полную силу.
Найдя в гараже водителя вахтовки, который следующим утром повезет вахту в Хандыгу, договариваюсь с ним о том, чтобы тот не забыл забрать и меня у брода за поселком. Тот рассказывает мне о гуляющей поблизости медведице с медвежатами, которая периодически наведывается на помойку, а пару дней назад довела до истерики заправщицу, среди дня заявившись на заправку.
Выйдя за поселок, первым делом достаю из рюкзака, собираю и заряжаю ружье. Продукты у меня теперь есть, а вот с медведицей лучше не шутить.
Добравшись до реки и брода, ставлю палатку, расстилаюсь на солнышке и предаюсь отдыху. Десять дней пешего пути позади.
Наловив хариусов, варю уху, но есть ее совсем не хочется, надоели почти до отвращения. Ужинаю приобретенными в магазине «деликатесами» - завариваемой кипятком овсяной кашкой с "экзотическими фруктами".
Утром издалека слышу звук мотора приближающейся вахтовки. Успеваю собрать рюкзак до того, как она выедет из леса на речную гальку. В машине вахта едущая в Хандыгу. Водитель спрашивает, все ли у меня в порядке. Удивленный его вопросом говорю, что отлично отдохнул. На что тот, извиняясь, говорит, что забыл накануне меня предупредить о бродящем в окрестностях медведе-подранке…. Пару дней назад охотник нарвался в лесу на неправильного мишку, который у него на глазах порвал его собаку, а затем пошел и на него. Пришлось стрелять, но раненый медведь ушел в лес. Такой зверь, пока я ночевал на реке, мог запросто отыграться за нанесенную обиду на мне, но теперь упрекать водителя бессмысленно. Обошлось и хорошо.
Вдоль русла и пересекая реку Дыбы, быстро доезжаем до избушки у перевала. Здесь традиционная остановка на небольшой отдых. В избушке застаю Михаила "Каюра", с семейством. Он рад меня видеть. Расспросы, где был, что видел. Он просит меня остаться и через пару дней уйти с ними в основную избу вверх по Дыбам. В сочетании с перспективой полазить с ним по его местам, предложение очень соблазнительно, но надо двигать дальше, лето коротко. Прощаемся, как друзья, с надеждой встретиться еще раз в этих местах.
Через шесть часов пути и я вновь один на Развилке. Машина ушла на Хандыгу, а мне в другую сторону, к полюсу холода. Путешествие продолжается.

[стрелец]

ХОЖДЕНИЕ НА ЛАБЫНКЫР. (1)

Про это озеро в Якутии и вроде как обитающее в нем чудовище я узнал во время своего путешествия на Колыму. Из местных людей живущих в Томторе, Куйдусуне и Оймяконе, мало кто бывал на нем, но что-то где-то слышали и готовы рассказать были все. И то, что место это охраняется духами, которые не допускают туда того, кто им не понравится, насылая на него панический ужас, и то, что чудовище это сам «черт», злой дух этих мест. Рассказывали о загадочно пропавшей у ночевавшего на берегу озера рыбака собаке. Что озеро это вроде как соединено подземно с еще двумя озерами, где тоже происходит нечто загадочное и необъяснимое.
Первым из ученых поведавшем миру о Лабынкырском чудовище стал начальник геолого-поисковой партии Сибирского отделения Академии Наук СССР Виктор Твердохлебов. Тридцатого июля 1953 года с плато, возвышавшемся над поверхностью озера, он увидел «нечто», едва поднимавшееся над поверхностью воды. От темно-серой туши животного, тяжелыми бросками плывущего к берегу, треугольником расходились большие волны… «Ловит рыбу, — записал Твердохлебов в своем полевом дневнике. — Сомнений не было. Мы видели „черта“ — легендарное чудовище здешних мест». С тех пор достоверных свидетелей чудовища не было.
Самым интригующим из услышанного лично мной был рассказ очевидца о том, как у них, забравшихся туда осенью на вездеходе рыбаков, в полный штиль посреди озера моторная лодка чудом не перевернулась, наскочив на какое-то препятствие. Тогда, вроде как незамедлительное обследование рыболовным эхолотом водного пространства вокруг лодки не показало ничего, что могло бы быть этому причиной.
На картах и в упоминаниях, чаще встречается написание названия озера как Лабынкыр. Коренные обитатели верховий Индигирки, эвены, называют его - Лабынгкыр.
Когда я проезжал этими местами на Колыму и обратно, Лабынгкыр казался мне почти недосягаемым. Теперь, после проверки сил в пешем путешествии по Верхоянским горам, все выглядело несколько проще. Тем более что находилось это озеро на Оймяконском нагорье. А нагорье, что не говори, все же не горы, где каждый день надо идти по камням, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз.
От Развилки, местечка на пятьсот каком-то там километре трассы «Колыма», мне надо добраться до поселка Томтор. А от него до загадочного озера около сотни километров бездорожья.
Просто сидеть у дороги и ждать машину скучно. После прогулки по горам, удовольствие не спеша идти по отсыпанной скальником или вырубленной в склоне дороге, любуясь окружающими горами и сменяющимися залитыми солнцем пейзажами. Если попутной машины не будет до вечера, заночую на реке. Если не будет и завтра, дойду до метеостанции «Восток» и начинающегося за ней Оймяконского нагорья. С обслуживающими метеостанцию людьми я уже знаком. Возвращаясь с Колымы мы, с подвозившим меня водителем, ночевали там после экстремального форсирования разлившегося Кюбеме.
Через четыре часа, дойдя до пересекающей трассу реки, останавливаюсь передохнуть и осматриваюсь. Река хороша и для рыбалки, и для ночлега. Есть хорошие сливы, где можно половить хариусов. Есть открытые площадки у воды с дровами рядом. Но, видимо, не судьба. Подкатившая попутная вахтовка подхватывает меня. Это геологи едущие в сторону Усть-Неры. До Кубы, как называют реку Кюбеме и одноименный поселок местные, доезжаем в сумерках. Благодарю попутчиков, ставлю палатку и ночую, не переходя реку. С прошлого года здесь произошли перемены. Поселок уже нежилой. Связистов обслуживавших кабель связи, проложенный вдоль Хандыгской трассы, отсюда сняли, заправку перенесли на новую ответвляющуюся отсюда на Усть-Неру дорогу.
Утром перебираюсь через реку по полуразрушенному деревянному мосту.
В поселке обитает компания то ли бичей, то ли промышляющих незаконной добычей золота «хищников». Не задерживаясь, прохожу поселок ходом. До озера Красное по трассе отсюда двадцать пять километров. Это одно из озер, на котором якобы видели чудовище. Надеюсь к вечеру быть там. От дороги то и дело взлетают стайки полярных куропаток. На болотцах рядом с дорогой плавают утки.
А сколько здесь дупеля…. Эх, сюда бы с моим дратхааром. Боюсь, что от такого обилия дичи пес просто сошел бы с ума.
Отойдя от поселка на пяток километров, развожу костерок и обедаю шикарным бульончиком и мясом добытой попутно куропатки. Подкрепившись и идти веселее. На очередном привале со стороны Оймякона ко мне подъезжает и останавливается КРАЗ дорожников с погруженным в прицеп бульдозером. Смешно, но на многокилометровой пустынной трассе, именно в том месте, где я присел отдохнуть, им надо его выгрузить. Просто склон здесь позволяет бульдозеру съехать с прицепа самостоятельно. В глубинке мир тесен, и эти люди уже наслышаны обо мне. Договариваюсь с водителем, чтобы тот, когда разгрузится и поедет назад, захватил меня до Томтора, но с запуском бульдозера возникают проблемы. Бульдозерист принимается искать неполадку в моторе, водитель машины ложится в кабине спать, а я отправляюсь дальше.
Постепенный подъем дороги дает себя знать. Засветло до Красного мне не дойти. В километре слева внизу, параллельно дороге, несет свои воды Кюбеме. Хочется спуститься от дороги к реке, разбить палатку, разжечь костер, но надежда на попутную машину еще жива. Закат потрясает своими красками, по дороге все чаще мелькают зайцы.

Уже почти в темноте, когда набираю в пересекающем дорогу ручье воды, слышу машину, едущую в нужном мне направлении.
Для водителя УАЗа появление в сумерках человека на дороге явно неожиданность. Им оказался глава администрации эвенского поселка Ючюгей, а если точнее, то муниципального образования «Ючюгейский наслег». В машине его жена и дочка. После короткой беседы и предъявленных документов его напряжение исчезает и дальше едем вместе. Как выясняется по пути, у них, занимающихся племенным оленеводством, уже вторую неделю горят ближние к поселку зимние пастбища, и я, наряду с грозой, поначалу оказался вроде как подозреваемым в поджоге. Пожар - бедствие, с которым оленеводам никак не удается справиться. Периодически они выходят всем поселком забивать ползущий огонь ветками, а ветер раздувает его вновь. Надежда только на хороший дождь. Советую не тушить огонь, а расчищать перед ним до камней защитные полосы.
Узнав о моем путешествии по рекам Дыбы и Тыры, и что я не смог попасть к горе Мус-Хая, Валентин Михайлович говорит, что если договориться с оленеводами, от поселка можно туда добраться на вездеходе. Объясняю ему, что хотя и путешествую самостоятельно, лишних средств нет и туда, куда мне надо, в состоянии добраться сам.
В темноте проезжаем озеро Красное. Оно рядом с дорогой слева. Можно бы и выйти здесь, но я уже знаю, что завтра в Томтор прилетают какие-то туристы, которых повезут на Лабынгкыр, и грех не попытаться заброситься на озеро с ними.
За мостом через реку Ючюгей, справа на горках, видны огни тлеющего мха и горящего стланика. В темноте они похожи на огни большого поселка.
Доехав до поворота на поселок оленеводов, благодарю и отказываюсь от гостеприимного предложения Валентина, заночевать у него. Утром мне уже надо быть на аэродроме Оймякона.
В Томторе пополняю запас продуктов и, оставив рюкзак в магазине у доброжелательной продавщицы Вали, нахожу на находящемся неподалеку аэродроме одного из владельцев УАЗов на пневмошинах, на которых повезут туристов.
Сергей Петров не против меня взять, но решения принимает не он. А устроителю поездки, местному предпринимателю, похоже, явно не по душе наряду с туристами, платящими ему немалые деньги, везти еще и попутчика бесплатно. Напрямую не отказывает. По его словам, есть вероятность, что меня захватит гусеничный вездеход, который пойдет следом за ними, с вещами и запасом горючего.
Для полного взаимопонимания объясняю ему, что вне зависимости, захватят они меня или нет, я и сам доберусь до интересующего меня места.
Ближе к вечеру располагаюсь за мостом через Куйдусун, откуда и уходит в лесотундру Оймяконского нагорья колея в сторону еще неведомого мне и таинственного озера.

Уже в сумерках мимо меня шустро прокатывают два УАЗа на пневмошинах с туристами, а спустя минут двадцать и гусеничный вездеход, с угрюмо посмотревшим в мою сторону, но так и не остановившимся водителем.
Даже в самых глухих местах, где всегда рады бескорыстно помочь любому в этом нуждающемуся, как только появляется возможность заработать на туристах, психология людей меняется, и человека пришлого начинают воспринимать, большей частью, как потенциального клиента. Понятно, что устроителю поездки не нужны лишние глаза, ибо будет для туристов в программе и охота на оленей, и рыбалка сетями. Не в его интересах и то, чтобы кто-то узнал, что на озеро вполне можно добраться самостоятельно.
Закинув на плечи рюкзак, схожу с дороги на свежую вездеходную колею, прорезавшую лесотундру нагорья. Теперь это моя путеводная нить, ведущая на Лабынгкыр.
Ночую в лесотундре, отойдя от трассы не более чем на пять километров. На следующий день, ближе к полудню, добираюсь до видневшихся вдали сопок.
Здесь, перейдя вброд небольшую тенистую речку, останавливаюсь попить чайку да просушить после ночевки под моросящим дождем палатку. За рекой лесотундра сменяется лесом, а колея по сухому болоту - более-менее твердой дорогой на дальние пастбища, где у якутов, большей частью сами по себе пасутся одичавшие лошади.
В лесу обзор вокруг становится меньше и надо быть бдительнее. Выйдя из-за поворота, в подтверждение этого, вижу на дороге растерзанную лошадь. Около нее в пыли свежие медвежьи следы и еще парящая куча.
От расслабленного после чаепития состояния переход к предельному вниманию происходит мгновенно. Медведь где-то рядом, иду в темпе, держа ружье на изготовку. Только отойдя на километр, останавливаюсь передохнуть и вытереть испарину со лба. На этот раз обошлось, но мне еще возвращаться здесь назад.
Пока идти не трудно. Дорога идет по пойме реки Куйдусун. Сюда еще ездят на тракторах за сеном и по ягоды, местами попадаются огороженные жердями загоны для коров и пастбищные домики.
Рядом с дорогой ягодники, облитые спелой, крупной, как мелкая вишня, голубикой. В таких местах скидываю рюкзак и, что называется, наедаюсь "до полного бака".
С ягодников время от времени шумно слетают стайки полярных куропаток. Беру на ужин пару штук. По деревьям снуют бурундуки, светит солнце, жизнь прекрасна.
На одном из открытых мест замечаю небольшой табун живущих на вольном выпасе лошадей. Заметив меня и, возможно, приняв за медведя, с угрожающим видом они, ускоряясь, идут на меня развернутым фронтом.

Непонятно, чего от них ждать. Готовлю ружье для предупредительного выстрела, а когда до них остается менее двадцати метров, кидаюсь в них деревянной чуркой. С громким костяным звуком та попадает в лоб жеребенку. От этого звука и шарахнувшегося испуганно жеребенка, лошади вначале обескуражено останавливаются, а когда я эмоционально выражаю им свои пожелания и замахиваюсь на них прикладом ружья, боком-боком удаляются.
Жарко, пот заливает глаза, хочется пить, а реки или ручья по пути все нет и нет. Куйдусун несет свои воды в густых зарослях где-то в стороне от дороги.
Обращаюсь к якутскому богу охотничьей удачи Баянаю с просьбой и загадываю, что вот за теми кустами впереди будет река. И, о чудо, за ними действительно оказывается река, именно такая, какая мне нужна,- чистая, с медленным плавным течением и омутками манящими искупаться.
Ласкающая, прогревшаяся на равнине вода бодрит и смывает усталость. Вечером у костра ужинаю бульончиком и нежнейшей мякотью молодых куропаток.
По моим ощущениям за первый день пути мне удалось пройти больше двадцати километров. Совсем не плохо для неспешного путешествия.
Весь следующий день иду под моросящим дождем и в облаке атакующей мошки по широкой равнине меж двух гряд невысоких гор. В накомарнике жарко, а без него, даже "опылившись" спреем, приходится дышать только через нос и в полраза, чтобы не вдохнуть лезущий во все дыры гнус.
Вместо плаща, в котором тоже было бы слишком жарко, использую накидку типа пончо из палаточной ткани. Рюкзак укрыт кавером. Это важно, ведь в нем сухой спальный мешок, запасные шерстяные портянки и сухая одежда на смену, которая будет очень кстати, если вечером не удастся просушить у костра эту.
Несмотря на то, что под ногами то сухое болото, то расквашенная болотистая низина, после гор я здесь отдыхаю. Вездеходный след и свежие рубчики от пневмошин УАЗов, увезших на озеро туристов - видны. Это значит, что иду я правильно, и где-то впереди меня ждет таинственное и загадочное озеро.
Осталось позади последнее пастбище и подмывающий берег изгиб Куйдусуна. В этом месте он выныривает из густо поросшей равнины, чтобы уйти почти под прямым углом направо. Что-то, напоминающее дорогу, здесь кончается, и теперь вокруг совершенно дикий мир.
А под ногами вновь облитые голубикой кусты, кавер позволяет скинуть рюкзак с плеч прямо на мокрую траву и, сидя на нем, отправлять горстями эту сладкую спелость прямо в рот.
Если дождь затянется, эта обширная низина быстро может стать непроходимой, не говоря уже о том, что поднявшаяся река может и вовсе ее затопить. И тогда только один выход, - забираться на горку и ждать. Потому спешу выбраться с равнины туда, где возвышенности есть рядом. К сумеркам удается дойти до такого места.
На возвышенностях, в удобных для остановок местах, попадается составленный пирамидкой сушняк. Это эвены-оленеводы, когда-то кочуя этими местами, позаботились о тех, кто окажется здесь после них. Рядом с такой заготовкой останавливаюсь на ночлег и я.
Несмотря на то, что большая часть дров превратилась в гнилье, удается найти и пригодные для костра, не промокшие насквозь. Пара таблеток сухого горючего и тонкие сухие веточки собранные буквально поштучно помогают превратить их в дающий тепло и охраняющий меня костер. Под горкой бегают зайцы, но они сейчас мне не нужны. Горячая пища, чай, просушка одежды и спать. Надеюсь, завтра распогодится.
Следующее утро, как по заказу, действительно оказывается солнечным.
Отправляюсь в путь с хорошим настроением, но, пройдя от места ночевки около трех километров, натыкаюсь на серьезное препятствие. Дождь превратил небольшую, пересекающую мой путь речушку в бурный поток. Даже в узких местах - это двухметровой глубины прорезанная в мерзлоте канава. С трудом удается найти место, где разлившееся вширь течение не столь сильно и глубина позволяет перенести рюкзак на плечах. Только бы не поскользнуться. Вода настолько холодная, что, кажется, ноги вот-вот откажутся двигаться. В ледяном потоке по грудь, с рюкзаком на загривке, кое-как перебравшись на другой берег, первым делом отжимаюсь и растираюсь сухими и чистыми шерстяными носками. Одевшись, в усиленном темпе шагаю в горку, пока от сырой одежды не начинает идти пар. Теперь костер, чтобы просушиться, и горячий чай.
Дальше дорога опять идет лесом. С ягодника рядом взлетает и садится неподалеку пара глухарей. Одного из них можно легко взять. Вот только зачем он мне. Молодые куропатки нежнее и лучше усваиваются.

Мне не терпится быстрее подняться на виднеющийся впереди перевал. Я не знаю, сколько точно километров мне удалось пройти, но надеюсь, что с высоты перевала уже увижу озеро и смогу засечь направление к нему по компасу. А еще мне хочется поскорее пройти это место, где свежих медвежьих следов слишком много. Потому силы не экономлю и иду в темпе, делая лишь небольшие остановки-передышки у ягодников, мимо которых пройти не остановившись невозможно.
Дорога под ногами, если это можно так назвать, становится все хуже. Промытые ручьями канавы, ямы с вязкой жижей, каменные террасы. Здесь и в сухую погоду не пройти ни на чем, кроме вездехода.
Перед закатом, преодолевая усталость, делаю последние шаги и выбираюсь на перевал. Cбросив рюкзак, поднимаюсь по склону выше и вижу за деревьями вдали, в предгорье, блеск воды. Надеюсь, это тот самый Лабынкыр, но до темноты мне туда не дойти.

Спустившись лесом вниз, выхожу на обширное моховое болото. Следы вездехода и УАзов на пневмошинах здесь расходятся. После вчерашнего дождя они вообще замыты и трудноразличимы от следов старых, возможно прошлогодних. Есть следы и вовсе почти под прямым углом уходящие в сторону.
Чтобы не сбиться выбираю те, что соответствуют засеченному с перевала направлению. В сумерках дохожу до ближайшей поросшей редким лесом гривы. На ее вершине ставлю палатку и разжигаю костер из отмерших, сухих стволов кедрового стланика. Его здесь в достатке и горит он жарко.
Внизу на болоте периодически раздается отражающийся эхом от горок грив, жуткий истерический хохот. Человеку не знающему, что так кричат токующие полярные куропатки, наверное, было бы очень страшно.
Проснувшись, спускаюсь с горки, выбираю колею с засеченным по компасу направлением. По размокшему моховому болоту идти тяжело. Приходится постоянно выбирать место, где ногам есть на что опереться, и не приходится постоянно перебираться с рюкзаком на плечах через высокие, по пояс, кочки. Там, где есть возможность, иду склонами грив.
Когда солнце начинает припекать, выхожу к мелководному заливу большого озера. Не уверен в том, что это уже ЛабынкырЮ но самое время позавтракать и передохнуть.
Достав из рюкзака катушку с леской, блесны, снаряжаю походное удилище как спиннинг и иду на берег пытать счастья.
Берега залива заросли водной растительностью, а это самое место для щук. Заброс, другой и неожиданный, резкий рывок, едва не вырвав из рук спиннинг, оставляет меня с бородой на катушке. Распутав леску, забрасываю блесну еще раз и в том же месте теперь уже верный удар. Удилище в дугу, леска звенит, а на другом ее конце беснуется более чем метровая щука. Не уверен, что через траву и коряги мне удастся ее вытащить на берег, но на мое счастье, у самого берега щука делает кульбит, блесна вылетев из ее пасти со свистом пролетает мимо, а крокодилко злобно сверкнув глазами, подняв муть, скрывается в глубине. Вот и славно. Такого монстра мне было бы слишком много.
Прохожу моховым берегом дальше. В одном из мест из прибрежной травы стремительно вылетает и замирает в паре метров передо мной щука уже подходящего размера. На конце удилища опускаю блесну прямо к морде хищницы и начинаю играть ей в отвес. Сначала щука недоверчиво смотрит на пляшущую перед глазами блестящую железку, а затем, как собака, начинает бросаться на нее короткими выпадами, один из которых заканчивается тем, что она оказывается на берегу. Разжигаю костерок и готовлю уху из головы, плавников и хвоста.

Мясистые части, подсолив и натерев специями, запекаю на рожне над углями. Северная щука - это нечто, а запеченная над углями да с хорошими специями и правильным соусом - самое настоящее лакомство.

[стрелец]

ХОЖДЕНИЕ НА ЛАБЫНКЫР.(2)

Сергей из Томтора говорил об избушке, которая должна попасться по пути. Иду вездеходной колеей вдоль берега, но избушки все нет и нет. Да и озеро само, хотя и большое, но никак не похоже на то, как мне описывали Лабынгкыр. На одном из привалов купаюсь в его теплой ласковой воде, не забывая поглядывать туда, где просматриваемое галечное дно уходит в темную глубину. Чтобы успеть, если что, выскочить на берег.
Не без труда преодолев впадающий в озеро болотистый ручей, и пройдясь дальше берегом озера, захожу и вовсе в болото, которым заканчивается его южная оконечность.
Кляну себя, что ушел с колеи и, спугивая поднимающихся с шумом глухарей, напрямик через гарь, выхожу на нее вновь. По пути попадается небольшое красивое озеро с поросшими лесом берегами, справа. Чуть подальше еще одно. На его берегу небольшая запертая изнутри лиственничным засовом через отверстие снаружи избушка. Заглядываю в нее через узкое свежепогрызенное медведем оконце. Видимо, косолапому очень хотелось попасть внутрь и чем-нибудь там поживиться.
Внутри нары, печка и больше ничего. Людей здесь не было давно. Пройдя еще с полкилометра, выхожу на еще одно небольшое озеро, теперь слева.
Скоро стемнеет и надо готовиться к ночлегу. Выбрать просматриваемое во все стороны место для палатки, собрать на ночь дров и добыть что-нибудь на ужин.
Озеро оказывается окуневым. И окуни здесь такие, что радуют глаз. Когда один килограммовый ухватился за воблер, за ним и рядом шли еще пять таких же, в надежде что тот его выпустит. Порыбачить в удовольствие не получилось. Нужное на ужин количество рыбы удалось поймать слишком быстро.

Одного окуня хватило мне на полный котелок ухи, в котором воды было меньше чем рыбы, второго, натерев специями, запек над углями на завтрак.
Утром встаю пораньше. По прохладе легче идти, чем по жаре. Через час пути прохожу мимо небольшого озерка справа, еще через полчаса выхожу к еще одному побольше, слева.
Затем затяжной подъём с ягодниками и лесотундрой вокруг. По пути беру пару куропаток в запас и, наконец, выхожу на вершину, с которой вижу то, к чему так долго шел.
В обрамлении гор внизу большое растянувшееся с севера на юг озеро. Это Лабынкыр. Никогда не видев его прежде, я сразу узнал его внутренним чувством.
Спустившись по колее вниз, вижу стоящие в устье вытекающей из озера реки вездеходы и небольшой балок. На другом берегу, в отдалении, свежесрубленный бревенчатый дом.
Разбуженный в балке мужичок выглядит испуганным и смотрит на меня, как на появившееся неведомо откуда приведение. Оставив снаружи рюкзак и ружье, объясняю ему кто я, и как тут появился. Тот предлагает чаю, но все равно напряжен. Позже оказалось, что это водитель того вездехода, который проехал мимо меня, не остановившись, за Куйдусуном.
Я на него не в обиде. За разговором узнаю, что организаторы и туристы, несмотря на полдень, еще спят в доме за рекой, и что сегодня они собираются уезжать с озера обратно. Это радует. По мне, лучше воспринимать и впитывать в себя такие места один на один.
Когда народ в избе просыпается и перебирается на моторных лодках на этот берег, спрашиваю туристов об их впечатлениях. Они разочарованы тем, что они увидели или не увидели, потратив немалые деньги за перелет и доставку их сюда. Мол, озеро как озеро, рыбалка так себе. Что-то стоящее удалось поймать только в сети.
Знакомый мне Сергей Петров, с которым я встречался на аэродроме в Томторе, отвернувшись в сторону улыбается и рассказывает, как они привозили на озеро программу первого канала телевидения «Искатели» с Андреем И. Как те, не найдя на озере ничего "мистического и чудовищного" снимали на мелководье привезенный с собой череп лошади.
Забегая вперед, скажу, что смешно и грустно было смотреть потом снятые ими кадры, где оснащенный съемочной камерой глубоководный аппарат, "спущенный ими на дно", сразу же обнаруживает «останки съеденного чудовищем лося».
Сергей говорит, что, скорее всего, в следующий раз, здесь люди будут только перед ледоставом, когда красная рыба пойдет на нерест. Меня это вполне устраивает. Уйдя по берегу в сторону, располагаюсь отдохнуть. Обед и сон в прохладе продуваемой легким ветерком палатке - это то, что мне сейчас нужно.
Проснувшись, слышу звук двигателей. Выбравшись из палатки, вижу медленно уползающие в гору вездеходы.Теперь я здесь действительно один. Или не один? Посмотрим…

Из имеющейся у меня пластиковой лопасти весла и найденного на берегу обломка весла, делаю весло на манер байдарочного. Спустив на катках на воду одну из оставленных на берегу без весел лодок, переправляюсь на восточный берег к двухэтажной с террасой и балконом избе. Позже мне рассказывали, что отстроили ее, вроде бы как по случаю посещению Лабынкыра президентом Якутии.
На первом этаже большой стол и лавки-палати по периметру. На втором - спальня с нарами и надувным матрасом. На берегу банька. Но, морочиться и топить ее для одного не хочется. Тем более что вокруг гарь после давнишнего пожара и с дровами поблизости от избы, мягко говоря, плохо. Проще и быстрее нагреть воды на костре для помывки и стирки. Так и поступаю.
Вечером на вытекающей из озера одноименной с ним реке Лабынкыр, ловлю тройку хариусов. Здесь они случаются и по два, и даже по три килограмма. Когда такой схватит мушку, первая мысль, что попалась щука. И только на берегу видишь, что большая черная рыбина с огромным темно-вишневым парусом-плавником - хариус.
Ужинаю копченой рыбой и супчиком из куропаток. В свете костра появляется небольшой горностай. Стоя на задних лапках, он выпрашивает у меня свою долю. Кладу самого маленького из хариусов на бревно рядом, и зверек, немного поколебавшись, набирается смелости и деловито утаскивает его под дом.
Закат над озером впечатляет красками и выглядит угрожающе. Прислушиваюсь к ощущениям, но никакого чувства тревоги или опасности нет. Спать устраиваюсь на втором этаже в своем спальном мешке на надувном матрасе. Здесь после ночлегов в палатке я чувствую себя непривычно защищенным, но таинственное озеро рядом, и, на всякий случай, ружье лежит под рукой. Засыпая, слышу, как внизу деловито шуршит, обследуя свое хозяйство, домовенок-горностай.
Утром озеро завешено туманом. Пока завтракаю и пью чай, туман рассеивается ветерком. Выйдя на балкончик, потягиваюсь, вглядываюсь в озерную даль и замираю.
У противоположного берега, под горой вдали, на воде темный вытянутый силуэт.
Протираю глаза, но видение никуда не исчезает. Пробирает так, что становится не по себе. В туманной дымке силуэт различим не четко. По прикидкам, видимая над водой часть длиной в двадцать-тридцать метров. Цвет - буро-коричневый. Мне даже кажется, что это нечто медленно движется вдоль берега. Неужели вот так просто, находясь в безопасности, придя сюда наобум, мне повезло увидеть то, о существовании чего долгие годы идут споры и строятся самые невероятные гипотезы. Наскоро устанавливаю штатив и с максимально возможным приближением снимаю находящееся в воде нечто.

Я точно помню, что вчера с этого же места я этого не видел. Можно попробовать приблизиться к этому нечто пешком, переправившись через протоку, но тогда, так или иначе, время от времени оно будет находиться вне поля зрения.
Приближаться к "чудовищу" напрямую по воде страшновато. Вода в озере холодная, а глубины более пятидесяти метров. А вот, плывя на лодке в небольшом удалении от берега, есть шанс успеть в случае чего до этого берега добраться.
Желание использовать подаренную мне случаем возможность увидеть и запечатлеть необычное, борется со здравым смыслом и чувством самосохранения. Стараюсь найти разумный баланс. Принимаю решение, двигаясь вдоль берега, приблизиться к этому нечто на столько на сколько это будет возможно. И, если получится, сфотографировать его так, чтобы не было никаких сомнений в том, что на снимке.
Быстро собираюсь, гружусь в лодку и на байдарочный манер гребу вдоль берега. Грести неудобно. Пластиковая лопасть меньше байдарочной, да и палка, соединяющая их, немного коротковата. Два гребка одной стороной, потом три другой. Пробую грести с одной стороны, как индейцы правят каноэ. Получается не быстрее. Покрытое осевшей мутью с редкими большими камнями дно отлично просматривается на небольших, до двадцати метров, глубинах и под днищем лодки и в стороны от нее. Не забываю поглядывать и туда. В очередной раз, взглянув вниз, обнаруживаю лежащий на дне новенький двадцатипятисильный лодочный мотор Ямаха.

В десятке метров от него вдающаяся в озеро подводная каменная гряда, до гребня которой я буквально могу достать веслом.
Возможно, уровень воды на озере иногда бывает и ниже. И тогда, вполне объяснимо появление здесь мотора на дне.
Силуэт на воде недвижим, и постепенно я привыкаю к мысли, что в нем нет ничего необычного. Теперь я почти уверен, что это всего лишь остров, который был не видим вечером из-за отбрасываемой прибрежными горками тени. Жаль, что сенсации не будет, но с другой стороны, возможно, оно и к лучшему. Кто знает, чем бы все кончилось, если бы это и впрямь было чудовищем.
Расслабляюсь настолько, что забрасываю за корму блесну и пытаюсь попутно ловить рыбу дорожкой. Идя вдоль высокого восточного берега, вижу под лодкой склон, уходящий в темную глубину, плавающих вдоль него рыб. В одном месте крупная, словно раздутая насосом, рыбина «дремлет» на кромке подводного обрыва. Опускаю блесну в отвес, прямо под ее нос и пытаюсь соблазнить. Это рыба топь, одна из редких рыб обитающих в этом озере. Когда ей надоедает пляшущая перед носом железка, она лениво отходит на несколько метров и вновь замирает. Переместившись, вновь опускаю к ней блесну. В один из моментов тройник блесны цепляет ее за хвостовой плавник, но топь срывается с места и укрывается в глубине. Убрав снасть, продолжаю движение.
Несмотря на то, что теперь я плыву на приличном удалении от берега, отдельные комары и слепни добираются и сюда. Конечно, это не то засилье мошки, которое одолевало меня в пути по болотистой равнине. Сейчас можно даже загорать, гребя в одних плавках и изредка отмахиваясь. Прихлопнутых на себе слепней, бросаю за корму, но они не исчезают в стремительном всплеске, несмотря на то, что рыба вокруг есть.
Добравшись до вдающегося в озеро с востока срединного мыса, на котором, когда смотришь издали, две одинокие фигурки тоже будоражат воображение, фотографирую обманный остров, находящийся у противоположного берега, почти напротив. Сейчас, через телеобъектив, я отчетливо различаю и отмытую галечную отмель по его берегам, и бурый горелый кустарник выше.
Две одинокие фигурки на мысу оказались тремя деревьями, одно из которых загораживает собой не видимое издали третье. Лабынкыр отсюда особенно живописен, и я решаю не возвращаться к избе, а продолжить водное путешествие до его противоположного берега. Ночую в палатке на одном из маленьких островков, в устье впадающего в озеро ручья. Здесь я чувствую себя защищенным водной преградой от более реальных, чем чудовище, медведей. Утром, обогнув островок, чтобы осмотреть устье на возможность ловли здесь хариусов, обнаруживаю под водой косу, идущую прямо к островку, на котором я ночевал. По ней взрослый медведь мог бы добраться до островка, едва замочив колени.
Тем временем, поднимается ветерок, дующий в нужном направлении. Отойдя от берега, использую весло как мачту, а на нем вместо паруса натягиваю свою палатку. Через открытое входное отверстие усиливающийся ветер надувает ее как пузырь и буквально рвет из рук. Нехотя, как-то бочком, лодка потихоньку набирает скорость. Вскоре меня несет ветром уже не вдоль берега, а по самой середине озера. С тревогой посматриваю на появляющиеся на гребнях волн белые барашки. Только бы не попасть в шторм. Алюминиевая посудина не имеет впереди герметичного отсека-поплавка и, в случае чего, сразу пойдет на дно. Как-то не хочется стать поводом для возникновения легенды об еще одном исчезновении на этом озере.
Дальний берег озера медленно приближается. Отсюда озеро кажется больше, чем есть. На самом деле оно в длину всего-то около пятнадцати километров. На последней паре километров до берега приходится убрать свой импровизированный парус и, чтобы попасть к месту впадения в озеро реки Лабынгкыр, усиленно налечь на свое разновеликое весло. Наконец берег с прибрежной мутью и топляком на мелководье приближается. С облегчением ступаю на него и вытаскиваю лодку.
Прогуливаюсь в глубь берега, напугав своим появлением пару гусей на небольшом озерке. Они не улетают, а только ныряют от берега к берегу. Лакомлюсь поспевающей брусникой, одной рукой отмахиваясь от облака налетевшей мошки. На одной из возвышенностей вижу остатки автоматической метеостанции. Пробравшись через заболоченный берег по кочкам к впадающей в озеро реке, ловлю на ужин щуку и в качестве платы за расположение ко мне местным духам, утрачиваю отлетевший в неизвестном направлении свой любимый воблер. Программа минимум по осмотру озера выполнена, но ночевать на этом берегу озера мне не хочется. Что-то здесь меня напрягает. Это необъяснимо, хотя наверняка для любого чувства или ощущения есть свои причины. Например, извилистое и заболоченное русло реки мне кажется более подходящим местом для обитания северного крокодила или гигантского тритона, на которого, по мнению криптозоологов, наиболее подходит по описаниям здешнее чудовище. Здесь, зарывшись в ил, оно, наверное, могло бы впадать в зимнюю и даже многолетнюю спячку и легко прокормиться летом, выходя в озеро по мере необходимости.
На закате отталкиваю от берега лодку и против волн и ветра пытаюсь плыть. На фоне подсвеченных низким солнцем багрово-красных гор и низких облаков летит пара розовых в этом свете лебедей.
Плыть удается плохо, двигаюсь медленно, сносимый ветром в сторону заболоченного устья. В конце-концов, удается отплыть на такое расстояние от него, на котором я себя чувствую в безопасности. Причаливаю к подножью высокого гористого берега. Для костра выброшенного на берег плавника здесь в достатке, а вот палатку поставить негде. Но, в случае опасности с воды, здесь можно подняться на горку, а в случае опасности с берега, отойти от него на лодке.
Поужинав, развожу большой костер и, выложив себе постель из выбеленных волнами стволов, стелю на ней туристический коврик, и устраиваюсь спать. Всю ночь ворочаюсь, поворачиваюсь к жаркому костру то одним, то другим боком. Периодически встаю, чтобы подтащить и положить в костёр новые бревнышки. Выспался плохо, но утром мгновенно мобилизовался, увидев над горой напротив свернутое диковинным кульком облако.

Едва успеваю его сфотографировать, как «кулек» начинает медленно разворачиваться. Потрясающее зрелище.
Ветер теперь встречный и плыть против него невозможно. Бредя, где по берегу, где по колено в воде, волоку лодку на веревке. Проще бы было бросить лодку и идти пешком, но её нужно вернуть туда, где взял. По пути встречаю-таки Лабынгкырское чудовище. У него огромные глаза и маленькие ушки. А еще оно может летать и лазить по деревьям. Это – белка летяга. Вот уж чудушко, так чудушко.
К полудню дохожу до строений на берегу залива. Похоже, это и есть та, вторая изба на озере, о которой мне рассказывали. Рядом огромная, как сарай, коптильня. Напротив, ближе к берегу, беседка. Позже узнал, что изба и коптильня поставлены здесь еще в советские времена компанией «Индигирзолото». А место это было перевалочной базой для заготовки на котловое довольствие красной рыбы. За ней они летали на вертолетах в Хабаровский край, на реки бассейна Охотского моря. До границы с Хабаровским краем и водораздела по-прямой здесь несколько десятков километров.
В избе и в беседке недавно похозяйничал медведь. В избе разорил продуктовую полку, рассыпав по полу остатки муки и специй. В беседке, зайдя туда, видимо поленился разворачиваться, и вышел насквозь, проломив дыру в фанерной стенке.

Пока отдыхаю и обедаю, ветер немного стихает, и, выйдя за мыс, доплываю-таки до небольшого островка, на котором уже ночевал. Ловлю хариусов на уху на впадающем рядом в озеро ручье. На самом озере рыбалка так и не задается. Говорят, ее и в сети здесь поймать не просто. Рыба здесь мало перемещается.
В озере много налимов. Одна из версий о Лабынгкырском чудовище, что это сбившаяся плотно и поднявшаяся по каким-либо причинам в верхние слои воды большая стая рыб.
Южный берег озера в месте впадения в него реки Лабынкыр заболочен и в половодье, наверное, возможен отрыв от мерзлоты и вынос в озеро больших пластов дерна, которые при соответствующем настрое можно принять за что угодно. Я видел такие, двухметровой толщины, плавучие острова в Ленинградской области на реке Свирь, в Ивинском разливе. Возможно, большие перепады уровня воды, нередкие на реках и озерах горной части Якутии периодически скрывают и обнажают из воды небольшие острова, давая пищу воображению.
Возможно, и впрямь здесь есть или было что-либо необычное, но во время моего пребывания на Лабынкыре, оно никак себя не проявило.
Я немного разочарован этим озером. Не такое большое, не такое красивое, не такое загадочное, как представлялось. С севера, примерно на пол озера, его берега вообще неуютны и покрыты гарью от случившегося здесь несколько лет назад пожара.
Вечером с запада натягивает хмарь, очень похожую на дым пожарища. Солнце красиво заходит в это марево, но ощущения от такой красоты очень тревожные.
Всерьез опасаюсь, что это действительно приближающийся пожар. Сгореть у воды не сгорю, но в сильном задымлении не только перемещаться, но и существовать проблемно. Если что, придется дышать через сырую тряпку.
К счастью все обходится, и к утру хмари уже нет. Стихает и ветер. Не без усилий доплываю до избы на северной оконечности озера и устраиваю себе перед дорогой назад хороший отдых. С удовольствием ловлю рыбу на вытекающей из озера реке, отъедаюсь, отсыпаюсь.
Интересно было бы сплавиться по вытекающей из озера реке до Индигирки, но на плохо управляемом деревянном плоту это опасно. Может быть, как-нибудь в следующий раз удастся закинуть сюда байдарку или каяк.
Переплыв к началу пути назад, вытягиваю на деревянном катке и, перевернув, кладу на место лодку. На прощание фотографирую установленный здесь на берегу в 1991году памятный знак.

Прощай Лабынкыр и стеснительное, скрытное чудовище. Не знаю, встретимся ли мы вновь.
Назад до Томтора добираюсь быстрее, чем сюда. Дорога и способы преодоления трудных мест уже известны мне, и это экономит время. Да и рюкзак стал легче. По пути останавливаюсь у хороших ягодников. Где и когда еще можно будет так всласть и досыта поесть спелой, залившей кустики своей синевой, голубики. Первую ночевку устраиваю, перебравшись и как можно дальше удалившись от перевала, где опять полно свежих медвежьих следов. Второй ночлег - посреди сменившей леса и перелески, обширной, с небольшими озерками, открытой равнины. Тут, где скрытный зверь будет чувствовать себя не в своей тарелке, и вовсе можно спать почти спокойно. Но я помню, что впереди у меня еще то место, где на дороге валялись объеденные медведем остатки лошади. Надеюсь, зверь утащил их подальше от дороги, и по ней можно будет пройти не рискуя. На следующий день на подходах к нему специально задерживаюсь на ягодниках, чтобы найти и стрельнуть пару куропаток. Во-первых, эти выстрелы были нужны, чтобы предупредить зверя и дать ему возможность уйти. Во-вторых, если до вечера не успею добраться до Томтора, тогда куропатки - мой единственно возможный ужин.
Останки лошади по-прежнему на месте. Несмотря на то, что теперь это почти чисто обглоданный и погрызенный скелет, медведь по-прежнему где-то неподалеку. Об этом говорят свежие копки и следы.
За бродом через речку встречаю трактор с тележкой, набитой едущими по ягоды жителями поселка. Назад в Томтор они поедут только под вечер.
Чтобы прийти в поселок в более-менее приличном виде, найдя подходящую излучину реки, разжигаю костер и устраиваю капитальную мойку, стирку и сушку. Вечером с сборщиками ягод доезжаю до поселка. Еще одна часть летнего путешествия закончена. Но до конца августа с возможными дождями и ночными заморозками еще две недели. И значит, у меня еще есть время познакомиться поближе с современной жизнью и бытом «настоящих индейцев», коренных обитателей этих мест оленеводов-эвенов. Тех, кого еще не так давно называли тунгусами. Но об этом в следующий раз.

[стрелец]

"ИНДЕЙЦЫ" ВЕРХОЯНСКИХ ГОР.(1)

Что знает большинство из нас об эвенах или эвенках? Этих кочевых охотниках и оленеводах центральной и восточной Сибири. Да почти ничего. Нередко даже чиновники на местах считают эти народы спивающимися и неизбежно исчезающими. А то и вовсе местной экзотикой вроде индейцев, которые готовы отдать последнее любому, кто не забыл захватить с собой «огненной воды».
Тогда, после пешего путешествия на озеро Лабынгкыр, на обратном пути я собирался заодно побывать на еще одном загадочном озере. Но, как не редко бывает в самостоятельном путешествии, все сложилось иначе. Cлучай дал мне возможность познакомиться с жизнью эвенов-оленеводов, и я им воспользовался.
Добираясь из Томтора в сторону Якутска по трассе «Колыма», после полудня останавливаю бортовую «Газель», едущую в поселок оленеводов Ючугей. В кузове два парня эвена, в кабине рядом с водителем девушка Лена, жена одного из них. Все навеселе. Водитель, русский парень, трезв. Как оказалось позже Сергей не пьет. Среди молодежи это здесь редкость.
Едут из Томтора, где закупались продуктами для пасущей оленей в горах бригады. В Ючугее, где большинство жителей эвены, запрещена продажа спиртного. Но Томтор по местным меркам недалеко. Парни на ходу пьют водку прямо из бутылки и популярное здесь крепкое пиво «Балтика» №9. Засыпают, снова просыпаются, лезут с расспросами, пытаются драться между собой. Не доезжая с десяток километров до Ючугея, один из парней, обидевшись за что-то на попутчика, останавливает машину и как был, без обуви, вылезает из кузова. Машина едет дальше. Конец августа, но ночи уже с заморозками. Спрашиваю оставшегося в кузове Моисея, как его приятель в одних носках дойдет до поселка. Отвечает, - «Он таежник, доберется».
После небольших сборов в поселке машина пойдет дальше до метеостанции «Восточная», где их, вроде как, уже ждет караван оленей, на которых Моисей с женой и закупленными продуктами поедет в бригаду.
В Ючугее меня приглашают в дом попить чаю. Дом построен еще в советские времена как экспериментальный, по специальной технологии, и, вроде как, должен греть сам себя. В нем нет печи и каких-либо других обогревателей, кроме электрического. И это в самом холодном месте в северном полушарии нашей планеты. На вопросы, как они живут в этом доме зимой, когда на улице за минус пятьдесят, мама Лены отвечает, что снег и лед на стенах не тает на метр от пола, и дома можно находиться только в теплой одежде. Не знаю, из чего уж там этот дом, но по соображениям пожарной безопасности в нем нельзя построить печь или использовать переносную печку типа «буржуйки». В поселке таких домов несколько.
Чай пьем с бутербродами с оплавленным на них в микроволновой печке сыром. Спрашиваю женщину, готовят ли они национальную еду. Вздохнув, та отвечает, что уже нет, что покупают борщ в банках, другие концентраты и готовят из них. Спрашиваю, почему так. Отвечает, что обленились и так привыкли…
Узнав, что бабушка Лены, Мария Егоровна, единственный в поселке человек, который шьет национальную одежду из оленьих шкур и как-то пытается сохранить национальные традиции, прошу меня с ней познакомить. По пути заходим в подпольный магазин, в один из домов поселка, за жевательной резинкой Лене, чтобы перебить запах спиртного и табака, и сигаретами мне в дорогу. Хозяйка дома проводит нас в кладовку, где и есть её «магазинчик». Купить в нем в любое время суток можно не только сигареты и жвачку, но и спиртное. И такой в поселке не один.
Марии Егоровне шестьдесят пять лет, она хмура и недовольна внучкой. Её мастерская прямо во дворе дома, в чуме.
Она показывает мне свои изделия, сшитые ей вручную. По сути, большей частью, это рабочая повседневная одежда оленевода, удобная и практичная. В её поделках национальный колорит и культура народа. А внучка, выучившаяся в Якутске на швею, хотя и сетует на отсутствие в поселке работы по специальности, не хочет учиться мастерству у родной бабушки, возрождать и продолжать культурные традиции своего рода.

Хотелось бы пообщаться с Марией Егоровной подольше, но нас уже ждет машина. Спящего на крыльце дома Моисея кое-как грузят в кузов. В машине еще три девушки, едущие с нами попутно по ягоды.
Выезжаем из поселка на ночную дорогу и вновь сначала пиво по кругу, а потом и водка. Всем весело. В проснувшемся от холода Моисее просыпается и коммерческая жилка. Он предлагает мне ехать вместе с ним и его женой на стойбище в горы, чтобы там организовать мне охоту на снежного барана.
- Ты нам деньги, а мы тебе барана.
На мой вопрос, зачем мне баран, удивляется.
- Как? Мясо, есть…
Когда спрашиваю, а зачем мне, путешествующему с рюкзаком, столько мяса, подумав, огорченно соглашается, что ни к чему.
Объясняю ему, что, если в том будет необходимость, любую охоту смогу «организовать» себе сам, но возможность снять на фото картинку с эвенами, удаляющимися в утренней дымке верхом на оленях в горы, мне интересна.
Не доезжая с десяток километров до метеостанции Восточная, Моисей находит съезд с дороги к месту под названием Чэй Урэх. Здесь кострище, сухие дрова, жерди каркаса для палатки, но никого из встречающих нет. С завидной ловкостью одна из девушек обдирает и потрошит пару зайцев отстрелянных мной по их просьбе по пути, и вскоре они уже варятся над костром в оцинкованном ведре. Собираясь в нетрезвом состоянии, Моисей забыл взять соль, и я делюсь своими, рассчитанными на одного, запасами.
После ужина с выпивкой часть компании расположилась на ночлег под брезентом, накинутом на каркас, другая, так же под брезентом, - в кузове машины. С одной из выехавших по ягоды девушек, «…не могу же я пить одна...», я просидел у костра за разговорами до рассвета. Света по отцу русская, а по маме - эвенка. Ей двадцать один. Последнее время работает в сельсовете курьером. Это сбегать, найти кого в поселке, передать что-либо, позвать к начальству. Зарплата четыре тысячи рублей, но с дотациями «коренным малочисленным народам» получается все десять. У нее четырехлетний сын, мужа нет. Раньше подпольно торговала в поселке водкой. Чтобы отвадить от такого заработка, дали работу. Теперь сама не торгует, только через посредников. Про непьющего русского водителя Сергея говорит, что долго тот не продержится и начнет пить, как вся молодежь. Среди них уже мало кто говорит по-эвенски. Большинство, только по-русски и по-якутски.
Когда солнце начинает пригревать, ухожу спать в свою палатку.
Проснувшись, вижу отсутствие машины, сборщиков ягод, нет и приехавших из стойбища оленеводов. Ягодники переехали в другое место.
Моисей сетует, что вместе с солью забыл дома сеть, нож и ружье. Мол, была бы сеть, наловили бы на расположенном неподалеку озере красной рыбы. Спрашиваю, как есть ее без соли. Задумывается.
До вечера за Моисеем и Леной так никто и не приехал. Решаю сам сходить до стойбища и сообщить о ждущих здесь. Идти надо по распадку вверх вдоль реки, никуда не сворачивая. По пути надо не прозевать лабаз, где можно будет наполнить свою опустевшую баночку солью. С тем и выдвигаюсь.
Перейдя низину, за рекой миную небольшое, красивое озеро и втягиваюсь в медленный подъем по распадку навстречу несущей с гор свою воду реке Оганья. Главное не потерять колею, прорезанную в начале лета машиной, завозившей для бригады основные продукты по последним морозцам.
По пути прохожу через обширные загоны из жердей. Наверное, это зимние защищенные от ветров горами пастбища. Иду ходко, надеясь дойти до бригады оленеводов до темноты. Дорога не сложная. Даже там, где она идет болотистыми низинами, здесь есть из чего выбирать. В тех местах, где течение Оганьи, пересекая долину, прижимается к противоположному склону, перехожу реку вброд. Периодически занимается и моросит мелкий дождь. В конце августа дожди здесь могут затянуться и на неделю, и на две, вплоть до морозов.
В одном из мест старая колея резко уходит в сторону узкого распадка. Поднимаюсь по ней и обнаруживаю добротный лиственничный лабаз, запертый жердью-засовом задвигаемой снаружи через дырку в боковой стенке.
Не без труда удается этот засов расшатать и вынуть. В лабазе на подвесных нарах - мука, макароны, рис. На боковых полках продукты, не представляющие интереса для мышей.
Наполняю баночку солью, закрываю лабаз и иду дальше. Через некоторое время натыкаюсь на еще одну стоянку. На ней жердяные каркасы под палатки и чумы, и лабаз другого типа, на жердях. Наверху - укрытая брезентом утварь и ящики с книгами и журналами. Догадываюсь, что это что-то вроде библиотеки на долгую зиму.
Под лабазом, чтобы отпугивать медведей, висит большой медвежий капкан и оцинкованная стиральная доска. Даже при легком ветерке они шевелятся и бьются друг о друга.

У кострищ - рога снежных баранов. В стороне от стоянки, в кустах, - настоящий туалет с каркасом из ветвей, обтянутым полиэтиленом.
Моросящий дождь и подъем сильно выматывают. К сумеркам дохожу до еще одной стоянки, на которой есть избушка.
Протопив печку и просушив затхлую сырость в избушке, располагаюсь в ней. В нескольких метрах от нее - похожие на тотемные, украшенные рогами столбы и резная привязь для оленей.
Помня, что надо быстрее сообщить о прозябающих у трассы, утром просыпаюсь рано и отправляюсь в дорогу. По пути опять попадаются загоны, составленные пирамидкой у дерева нарты и прочие признаки, что люди здесь бывают. К полудню ветер разгоняет клочьями висевшие над горами облака, и в серой еще вчера округе солнце высвечивает радующие глаз пейзажи.
Дохожу до места, где распадок делится на два, и река собирается из двух равноценных потоков. Останавливаюсь в раздумье, по какому из них подниматься дальше. Совет Моисея, идти только прямо, в равной мере подходит к ним обоим.
В надежде, на какой-нибудь подсказывающий правильный выбор ориентир, поднимаюсь вверх по склону. Там, за ближним выступом террасы, вижу большую наледь, а в километре за ней и выбеленную солнцем брезентовую палатку.
С облегчением вздыхаю, что не сбился с пути и дошел до нижней границы пастбища, на котором сейчас обитает бригада. Спускаюсь к наледи, а от палатки за мной уже наблюдает один из оленеводов.

Дойдя, знакомлюсь с ним и объясняю, кто я и зачем здесь, рассказываю о дожидающихся их уже третий день Моисее и Лене. Рядом с палаткой крупный щенок лайки, с привязанной к шее впереди короткой палкой. Как оказалась, такое приспособление отучает молодую еще глупую собаку гонять оленей.
Дмитрий провожает меня к основной стоянке, которая в паре километров выше. Тут еще одна большая брезентовая палатка с чумом рядом. В чуме очаг и летняя кухня. На стоянке сейчас мать Моисея, Валентина Моисеевна, с младшей, школьного возраста, дочерью и еще один оленевод Сергей.
Отец Моисея, он же бригадир, с двоюродным братом сейчас на охоте и придут к вечеру. Меня приглашают в большую палатку, предлагают располагаться, угощают чаем с холодным мясом. Неподалеку от стойбища не более десятка привязанных или стреноженных оленей. Это грузовые олени, приученные под перевозку грузов, и верховые, те, на которых ездят верхом. Спрашиваю Сергея, где основное стадо. Машут рукой вверх по распадку: «Там, километров двадцать-тридцать». Здесь в горах олени пасутся сами по себе. До вечера есть время, и я отправляюсь вверх по реке и распадку прогуляться. Поднявшись почти на десяток километров, вижу одиночного оленя бегущего куда-то по своим делам. У оленей сейчас время гона. Поднимаясь по правому распадку, замечаю почти на вершине большой горы движение группы животных. Возможно, это стадо снежных баранов. Но, приглядевшись, вижу, что это спускающиеся с поднебесных вершин олени.
Назад к стойбищу прихожу уже почти в темноте. Здесь меня уже ждут «пить чай». Знакомлюсь с бригадиром Иваном и его братом, Николаем. Интерьер в жилой палатке скромен и рационален. Слева от входа жестяная печка и полка с продуктами, справа - рация. Рядом с ней и прикрученная к деревянной вырезанной из дерева лавке динамо-машина. Посредине палатки небольшой столик, по периметру - выстеленные зимними оленьими шкурами спальные места.
Лицо Николая отмечено шрамами от прошлогодней встречи с медведем-шатуном, из которой он едва вышел живым.

Вечерний «чай» - это большая сковорода обжаренного мяса с испеченными тут же в кастрюле на печке пресными лепешками.
За столом обстановка неспешного и обстоятельного гостеприимства. К моему удивлению, никто здесь так и не поинтересовался, есть ли у меня спиртное. В этом стаде все непьющие. Но, как я уже понимаю, так далеко не везде. Когда задаю вопросы и получаю на них ответы, в очередной раз убеждаюсь, что эвены обладают острым умом и большие любители пошутить над пришлым человеком. В ответах Ивана на мои вопросы не раз ловлю его на попытках с совершенно серьезным лицом выдать мне или уклончивые ответы, или какую-нибудь полную чушь. Только короткие прощупывающие взгляды исподволь да едва заметная ухмылка выдают его. Он с удовольствием вспоминает свою службу на границе, сослуживцев. Наверное, это одно из ярких пятен его жизни, отличных от повседневной жизни на фоне этих гор. Когда Иван упоминает о том, что один из оленеводов, ходивший пару дней назад вверх по распадку проведать оленей, видел там НЛО, прошу того рассказать об увиденном им подробнее. Сергей рассказывает о каком-то светящемся объекте, висевшем ночью в верховьях реки Дыбы более часа над горами и испускавшем лучи, а затем улетевшем. На мое предположение, что это мог быть вертолет, Сергей говорит, что точно не вертолет. Мол, и летел бесшумно, да и вертолетов здесь поблизости нет. После чего, помолчав, с тем же серьезным видом добавил: «Однако, одного оленя точно сперли».
Присматриваясь друг к другу за неспешными, исподволь исследующими собеседника разговорами, просидели почти до полуночи.
Когда приходит время спать, как и эвенки, оставив оружие снаружи палатки, укладываюсь на свободном месте. После туристического коврика на толстых зимних оленьих шкурах спать мягко и комфортно. Сплю крепко и просыпаюсь утром от доносящихся сквозь сон резких возгласов. В сознании возникает зрительный образ костра и пляшущего вокруг него с заклинаниями шамана. В реальности оказывается все проще. Это Валентина Моисеевна, оседлав «лошадку» и крутя правой рукой ручку динамо-машины, выходит по рации на связь с ближней бригадой и диспетчером в Ючугее.
Выяснилось, что связистка из поселка что-то напутала и передала о необходимости встречать посылку с продуктами не в ту бригаду. Несмотря на то, что все прояснилось, никто не собирается ехать за Моисеем и Леной. Иван с Николаем вновь ушли на охоту. Когда спрашиваю Валентину Моисеевну, почему так, отвечает, что заодно надо отправить с оказией в поселок родне мясо, а с Моисеем за еще день-два ничего не случится. В ответ на вопрос, как она относится к тому, что сын так пьет, машет рукой: - «Пусть пьет пока молодой». С удивлением узнаю, что ее мама прожила до ста четырех лет, а родная тетка, сестра мамы, - до ста шести. Наверное, это результат неспешной жизни на природе.
Вскипятив в чуме-кухне на костре ведро воды, моюсь и стираю. К полудню возвращается Иван, а через пару часов и его брат. Охота не задалась. Бараны не пришли на солонцы. Со слов Ивана они сейчас внизу, в лесах, на перегонки с оленями лакомятся немногочисленными в этом году грибами. Тем временем Валентина вновь печет лепешки и жарит хариусов.

После плотного перекуса и чаепития каждый принимается за свое дело. Оля с маленьким рюкзачком уходит гулять по окрестностям. Валентина Моисеевна разделывает на ужин принесенных Николаем сурков. Мне предлагается развлечься ловлей хариусов. Сергей продолжает починку верхового, набитого оленьей шерстью седла. Иван и Николай просматривают окружающие склоны в бинокли. Это любимое занятие эвенов называется – бинокулировать.

В большинстве случаев охота по-эвенски в основном и заключается в том, что, расположившись в горах так, чтобы видеть сразу два распадка, охотник внимательно и неспешно просматривает распадки и склоны ближних гор в бинокль. Только обнаружив пошевелившегося или как-либо иначе выдавшего себя зверя, охотник прикидывает, как можно к нему подобраться на расстояние верного выстрела. Мне интересно наблюдать быт эвенов. Это настоящие «индейцы», живущие в ладу с собой и окружающих их миром. Как удается выяснить позднее, современные ученые считают, что у них на самом деле могут быть общие предки с североамериканскими индейцами группы надене.

[Николай]

Огромное удовольствие от Ваших фото ... Понятно - такие путешествия может себе позволить по настоящему вольный человек с массой свободного времени . Ну и физически и морально очень крепкий . У нас ведь как - по молодости и сил не в проворот и желания . Но то семья и дети . Теперь вот и внуки . Когда за 60 тебе уже трудно решиться на такое . Хоть от души порадоваться за такого человека ... Сил Вам и Здоровья для продолжения путешествий ... Николай .